– Тут… павинна быць…[7] – проговорил боец, пытаясь подняться.
XXII
Андрей подбежал к только что им застреленному. В нем еще теплилась жизнь, но еле-еле, уходя с темно-красными сгустками, которые сочились из его уткнувшегося в землю рта. Видимо, почувствовав, что рядом кто-то есть, он дернулся, словно попытался повернуться на спину, но так и застыл, испустив дух.
Андрей поглядел ему в лицо и вдруг понял, что показалось ему странным. Убитый был совсем юнец, может, одних лет с Жижевичем, может, еще младше. Когда он боролся с Жижей, его физиономия была настолько искажена злобой и ненавистью, что Андрей не сразу понял, что перед ним совсем сопляк. Это стало очевидно только теперь, когда смерть разгладила черты его лица.
– А ну подымайся! – рявкнул вдруг Аникин на Жижевича. Лютая злость на Жижу охватила Андрея.
– Бегом!.. – крикнул он бойцу.
Не дожидаясь, когда Жижа поднимется, Аникин, резко развернувшись, заспешил прочь. На ходу он задел носком сапога лежавшего перед ним немца. Тело парнишки от удара развернулось, и левая рука откинулась, открыв взору нашитый на рукав шеврон. Это была голова волка с разинутой, оскалившейся пастью и похожая на молнию, зазубренная загогулина.
– Черт… – вслух выругался Аникин. – Оборотень…
Еще во время боев в лесу, на подступах к берлинскому пригороду, военком прочитал бойцам и командирам штрафной роты целую лекцию о «вервольфе» – созданных фашистами партизанских отрядах, которые состоят в основном из стариков и подростков. Они действуют скрытно и нападают из-за угла. По словам военкома, среди «оборотней» немало и немецких девушек, которые намеренно заразили себя венерическими болезнями, чтобы потом «наградить» ими советских солдат. Эта новость вызвала у личного состава особое оживление. Особенно раздухарился тогда Кокошилов. «Ишь, как готовятся к встрече… – под общий хохот комментировал он. – Чуют, что капут неизбежен. Что будут, так сказать, побеждены и с переду, и с заду… И неоднократно…».
XXIII
Распознав в убитом «вервольфа», Аникин одновременно почувствовал и облегчение, и озабоченность. Все-таки не взял грех на душу, не лишил жизни мирного подростка. Волчонок – то же самое, что волк, только поменьше. Не выстрели Аникин, прикончил бы Жижевича. Злобы в этом чернявом было на десятерых. «В том-то и дело… – с тревогой оглядываясь по сторонам, подумал Андрей. – Если против них в этом квартале действует группа «вервольфа», дело принимает плохой оборот. Тут из каждой щели жди подвоха».
Позади послышался топот сапог Жижевича. Вскочил, как ошпаренный, и бросился вдогонку за старшим лейтенантом, а нагнав, послушно и молча зашкандыбал чуть позади, не решаясь обратиться к командиру. Наверняка почувствовав, что сейчас с командиром связываться не следует.
– Гляди в оба… – сурово, но без злобы произнес Аникин. – Крыши обсматривай…
– Ён як вылециць… таварищ камандзир… – запинаясь, взволнованно залепетал Жижевич. – З винтоукай – прама на мяне…
Голос его задрожал, и Аникин почувствовал, что боец вот-вот расплачется.
– Ничего, живы будем – не помрем… – замедляя бег, ободряюще сказал он.
– Думау – усё… забье…[8] – еле-еле удерживаясь, чтобы не пустить нюни, проговорил Жижевич.
– Соберись, солдат!.. – произнес Аникин и, подбежав к углу дома, выглянул в сторону улицы.
Ее заволакивало стелющимся дымом. Рваные клубы ветер гнал и в подворотню, из которой выглядывал Андрей.
– Воин… Не отставай!.. – поторопил командир плетущегося позади Жижевича.
Впереди грохотала беспорядочная пальба. Потом вдруг раздался оглушительный рев. Это работали танковые двигатели, на пределе своих возможностей. Впереди, прямо перед Андреем и Жижевичем, в проеме между зданиями вдруг пронеслась лязгающая махина «тридцатьчетверки». Тут же ухнуло с такой силой, что у Аникина заложило уши. Раздался скрежет и оглушительный треск. Казалось, что рухнуло что-то огромное – наподобие сбитого самолета.
XXIV
Летающие машины барражировали в небе с утра, но значительно в стороне. И сзади, со стороны Шпреевальда, и спереди, со стороны Берлина, доносилась глухая канонада бомбежек и низкий мерный гул бомбардировщиков. Еще в начале боя Аникин обратил внимание на эскадрилью штурмовиков, прошедших на низкой высоте в сторону фашистской столицы. Но сейчас никакого рева авиационных моторов не было. Что это за скрежет и треск, черт возьми?
Ответ на этот вопрос последовал незамедлительно, как только они вернулись обратно на улицу. Защитной завесой атакующим служил дым, который стелился низко по мостовой. Поднявшийся холодный ветер гнал рваные клубы из зияющих проемов дома с магазином дамского платья.
Во время зачистки этого дома, в подвале, погиб Сафронов. Шевердяев и его «вировцы», получив поддержку в лице подоспевшей группы «майна», стремительно выдавили врага почти на самую крышу. Несколько фашистов забаррикадировались на верхнем этаже, и Омельченко предложил заколотить их снаружи и поджечь. Чтобы не тратить патроны и время. Так и сделали.
Очень бойцы были злы из-за гибели Никодима Николаича. А Амеля – особенно. Он и на первом этаже единственный выход из лестничного пролета забаррикадировал, на пару с Володей Буряком, и подожгли, а чтоб лучше горело, манекенов и платьев накидали вместо хвороста. Куклы в человеческий рост сразу хорошо огнем занялись.
Сквозь трескотню стрельбы были слышны крики горевших заживо фрицев, а потом огонь полыхнувшего пожара охватил весь дом. Амеля то и дело оборачивался и глядел на языки пламени, плясавшие в проемах витрин и окон. То, что он видел, наверное, вызывало в нем чувство удовлетворения и исполненного долга. «За Никодима… За Никодима», – не переставая, шептали его губы.
XXV
Ужасающий грохот произвел не упавший самолет. Это была водонапорная башня, возвышавшаяся метров на десять. Немцы, используя господство этой высоты над кварталом, разместили на ней пулеметчиков и снайперов. У подножья, помимо уничтоженного расчета зенитного орудия, окопались «фаустники» и стрелки из ПТР.
Экипаж Шаталина первым натолкнулся на шквал огня, обрушившийся на наступавших со стороны обороняющих башню. И шаталинская «тридцатьчетверка», и прикрывавший ее десант уперлись в этот огонь, как в стену. Особенно досаждала штрафникам стрельба с высоты. На металлической секции, окаймлявшей огромный металлический куб, немцы оборудовали для своих стрелков целое гнездовье, с наваренными стальными плитами, наваленными по всему периметру мешками с песком и щебнем.
Впрочем, у этого господства был один серьезный изъян. Основанием для этого гнездовья служила труба, метра два в диаметре, с винтовой лестницей по всей высоте. От снарядов, выпущенных вдоль улицы, этот металлический столб прикрывало соседнее здание, но чем ближе танк подбирался к башне, тем больше открывался угол для возможного поражения цели.
Скорее всего, маневр экипажи двух танков согласовали заранее, по рации. Уж очень слаженной получилась рокировка. Аникин, выбежав из-за угла здания на улицу, увидел только ее результаты.
XXVI
Танк Шаталина совершенно неожиданно для оборонявшегося противника взревел двигателями и по диагонали пересек проезжую часть улицы справа налево. Механик-водитель умело положил левый борт машины впритык к стене дома. Танковое орудие начало стремительно поворачиваться стволом в сторону водонапорной башни еще до начала совершения маневра. Как только основание металлического столба показалось в прицеле башнера, он произвел выстрел уже досланным в казенник орудия бронебойным снарядом.
Взрыв прогремел у левого бока конструкции. Перегруженная вершина водонапорной башни со скрежетом накренилась. Несколько мешков, перевалившись через поручни, сорвалось вниз. Но куб, отклонившись метра на полтора в сторону мостовой, удержался.
