себя в парте вот этот, сытинского издания, томик Пушкина с дарственной надписью.
Вздохнув, Антон закрыл книжку. Чтобы не испачкать свой любимый томик, он подложил под ножки стула длинный голубой конверт, полученный сегодня по почте, да так и оставшийся нераспечатанным: «Какая теперь разница, что там пишут! Да и кто сейчас почтой-то пользуется? Реклама какая-нибудь».
Стул наклонился назад. Теперь, похоже, получилось то, что нужно. И довольно прочно, и ствол смотрит прямо в кармашек на левой стороне новой рубашки Антона.
— Пора! — решил Антон.
Он достал из кармана брюк портативный диктофон и положил его на тумбочку. Затем придвинул к себе телефон и набрал номер Марины. После двух-трёх гудков Антон услышал какой-то металлический Маринин голос:
— Нас нет дома. Оставьте своё сообщение на автоответчике после сигнала.
Сначала Антон растерялся, а потом быстро решил: «Что ж, может, так и лучше!» — и после тонкого, пискляво прозвучавшего сигнала свободной рукой нажал на кнопку «PLAY» диктофона, придвинул его вплотную к телефонной трубке и другой рукой резко дёрнул струну.
Грохот выстрела был хорошо слышен даже в соседнем дворе.
Марина возвращалась домой одна — мать прямо из парикмахерской помчалась на другой конец города к подруге, с которой вместе собирались в театр.
Войдя в квартиру, сразу же направилась в спальню, чтобы в большом старинном зеркале хорошенько рассмотреть свою новую короткую прическу.
Покрутившись минут двадцать перед зеркалом и оставшись чуть ли не впервые довольной собой, Марина заметила на тумбочке перед маминой кроватью мигающий глазок автоответчика и нажала на кнопку.
И вот так, стоя у зеркала посреди маминой спальни, с новой, так идущей ей короткой стрижкой, взволнованная и растерянная Марина услышала дорогой для неё голос. Голос Антона!
Правда, перед первыми словами в динамике раздался какой-то грохот, но Марина не придала этому значения — в автоответчике частенько раздавались то треск, то щелчки.
— Здравствуй, Марина. Знаешь, у меня не хватило мужества сказать тебе всё, глядя прямо в глаза.
Марина густо покраснела, это были именно те слова, которых она боялась больше всего, опуская в почтовый ящик длинный голубой конверт.
«Дальше последуют советы полюбить кого-нибудь другого, более достойного, и заверения в дружбе. Наверное, вспомнит что-нибудь из своего любимого Пушкина, типа: „Я вас люблю любовью брата, а может быть…“» — с тоской и стыдом подумала Марина.
— Марина, всё, что ты сейчас услышишь, я записал на диктофон. И ещё, когда ты это будешь слушать, меня уже не… Ну да это позже. Я понимаю, что всё это очень глупо, бестолково, а главное, совершенно напрасно.
— Конечно же, напрасно, всё напрасно! — Марина закрыла лицо руками, ей было ужасно стыдно и горько. Она готова была разрыдаться. Видела же она, как относится к ней Антон, как холодно прятал взгляд, когда их глаза встречались на уроках. Как однажды на танцах, по-видимому споткнувшись в темноте и случайно прикоснувшись к её щеке, был так рассержен этим, что больше её на танец так и не пригласил.
— Но ты, Марина, просто должна знать то, что я чувствую. Должна знать всю правду. Ты, Марина, должна знать, как я тебя люблю! Раньше я не думал, что такой силы любовь может существовать на белом свете и что любовь может быть такой несправедливой и такой несчастной, — голос Антона дрожал.
Марина не верила своим ушам. Бешено забилось сердце, счастьем засветились глаза. Она боялась пропустить хотя бы одно слово.
— Марина, я прекрасно понимаю, как мало значу для тебя, и, увы, ничего здесь изменить нельзя. Наверное, мне и не стоило бы говорить тебе всё это, но, может быть через несколько лет, ты ещё раз прослушаешь запись и вспомнишь обо мне и пожалеешь меня. В самом начале ты должна была услышать выстрел. Это выстрел двустволки, заряженной картечью. Той самой картечью, которая сейчас находится прямо в моём сердце, так сильно и безнадёжно любившем тебя.
Прощай и прости меня. Будь счастлива… Будь счастлива с Владом! Твой одноклассник и просто навсегда твой Антон Тенин…
Вера Михайловна вернулась домой, когда Марина была ещё жива. Смертельно бледная, она лежала на полу, почти без чувств. Тревожно мигающий зелёный огонёк автоответчика на тумбочке высвечивал пустую коробочку из-под снотворного. Испуганная Вера Михайловна тут же вызвала «скорую» и, пока ждала врачей, обтирала голову дочери холодным полотенцем, с болью и удивлением вслушивалась в еле уловимое, слетающее с посиневших губ дочери:
— Антон, Антон… Когда дым рассеялся и лёгкие куски сморщенной бумаги и застоявшейся пыли начали медленно оседать на пол, а вечно о чём-то судачащие старушки во дворе решили: если что и взорвалось, то это всяко уж не их дело, — Антон, держась за голову, кашляя и задыхаясь, поднялся с пола. Отбросив ногой перевёрнутый от слишком резкого рывка за струну стул с прикрученным к нему ружьём, он стремглав бросился на улицу.
В воскресенье, двадцать пятого, около часа дня, позвонил Саша:
— Есть одна новость. Уж и не знаю пока, как к ней относиться. Буквально минуту назад получил информацию о Валете.
— Неужели нашли?!
— Нашли! Только частями.
— Не понял, Сашка. Какими частями? — Денис начал нервничать.
— Какими частями, Денис? Разными. Есть побольше, есть поменьше, но в основном совсем маленькие. Короче, в субботу вечером, то есть вчера, в ста восьмидесяти километрах от Питера, на самой границе области одна попсовая иномарочка на полном ходу протаранила грузовик с газовыми баллонами. В результате там всё, что можно, взорвалось, а что от взрывов осталось — сгорело. В «Газели» с баллонами был только водитель. В легковушке — четверо молодых ребят. Пока опознать удалось только одного — Валета. Мне что-то всё это начинает не нравиться. Большие деньги, грабёж офиса, явное наличие заказчика и вот теперь необъяснимая гибель исполнителя. Уж больно непонятны причины столкновения. Дорога ровная, видимость, хотя и подпорчена дождём, но вполне удовлетворительная. И самое странное, что иномарка буквально за десять метров до столкновения сама ни с того ни с сего круто взяла влево и пошла на таран. Предполагать покушение на жизнь нашего Валета пока нет оснований, но и скидывать этот вариант со счетов тоже не можем. А посему, Денис, у меня к тебе просьба, даже очень настоятельная просьба — будь осторожен. У тебя есть все мои телефоны. Пожалуйста, любые неожиданности, малейшие отклонения от обыденности, какие-либо внезапные встречи или звонки и так далее и тому подобное — во всех случаях днём и ночью находи меня! И если будешь вне дома и вне офиса, тоже информируй, где тебя искать. Как там, кстати, этот Асат Волков себя ведёт? Ни с какими расспросами не приставал? Ты уж теперь будь повнимательнее, договорились? И ещё, чуть не забыл. Ты сам наверняка рвёшься спросить меня, не найден ли на месте аварии ноутбук? Отвечаю — не найден. Но, даже если он там и был, то после этого фейерверка его, в лучшем случае, могут обнаружить только по частям, как и Валета.
В общем, я попросил кого надо покопаться там, как следует. Как говорится — золу сквозь сито просеять. Может, что и найдут. В общем, будем ждать, ладно?
— Ладно, — довольно мрачно ответил Денис. — Чего ж делать, будем ждать.
— Не горюй, Денис! Я прекрасно понимаю отсутствие энтузиазма в твоём голосе. Та иномарка действительно не самолёт, а твой ноутбук не чёрный ящик, и если мы даже и найдём обугленные части, то с информацией, конечно же, можно будет распрощаться. — Саша немного подумал, что-то взвешивая, потом продолжил: — И вот что, Денис, может, забыть все это, плюнуть да растереть? Ну что, не проживёшь ты без этой кучки баксов? Медаль тебе за это не дадут, министром не назначат. Слава тебе тоже не нужна. Тогда что же у нас остаётся? Патриотизм? Мол, нужное это дело для родного города? Брось ты! Всё равно
