Естественно, без голоса. А уж голоса на эту самую кассету и должны были «наложить» все пожелавшие принять участие в конкурсе.
Художник очень хороший поработал. Лёня Росси. Правда, с такой фамилией, тем паче в Питере, плохим художником быть и нельзя. Драгоценный наш Карл Иванович может почивать спокойно. Не посрамил Лёня великое имя.
Он, кстати, и все книги мои иллюстрировал.
Помню, вместе разрабатывали обложку моего сентиментального детектива «Наваждение». Долго спорили, разные композиции обсуждали. События в этой книге происходят в Нью-Йорке и в Петербурге. Поэтому остановились на варианте, в котором два этих города как бы объединены в один. Кусочек набережной Фонтанки, дома с тёмными подворотнями да Троицкий собор соседствуют со стеклом и бетоном высотного Манхэттена. И, конечно же, на переднем плане, казалось бы вечные, символы Америки — братья-близнецы, небоскрёбы Всемирного торгового центра. И дабы оправдать отсутствие реального расстояния между этими, так далеко друг от друга стоящими городами, мы связали их траекториями двух скоростных лайнеров, проходящими сквозь тела небоскрёбов.
Книжка вышла из печати 11 сентября 1999 года. А ровно два года спустя, день в день, я в зале аэропорта «Пулково» ожидал посадку на рейс Санкт-Петербург — Нью-Йорк. Рядом, в соседнем кресле сидел пожилой, пухлый американец. В его руках был посадочный талон на тот же рейс.
Неожиданно он тронул меня за рукав:
— Скажите, пожалуйста, почему у вас в России как раз перед самым полётом любят такие фильмы показывать? И так, знаете ли, не по себе, а тут вообще лететь расхочется. Я себе даже представить не могу, чтобы такое позволили показать в аэропорту у нас, в Америке. Неужели даже этого не понять в России? — Сильный, типично американский акцент не скрывал раздражения и этакого менторского тона.
Мне совершенно не хотелось с ним общаться. Я встал и подошёл поближе к телевизору. Действительно, на экране раз за разом большой серебристый самолёт протаранивал одну из башен- близнецов. Дым, грохот, вой сирен.
Близорукому американскому снобу со своего кресла не видна была надпись в нижнем правом углу экрана — 11 сентября 2001 года, Манхэттен, прямой эфир. Совершенно жуткое зрелище было явно за пределами реальности. Просто фантастика, наваждение какое-то. Вместе с тем оно было мне чем-то знакомо. Рука сама, как будто без моего участия открыла дипломат и извлекла из него книгу. Вскоре за спиной я ощутил хриплое дыхание американца. Он, наконец, понял свою ошибку. От спеси не осталось и следа. Лицо бледное, губы трясутся.
— Пока один, но надо вас понимать, что и второй будет? Да?.. — заикаясь, прошептал он мне прямо в ухо. Его ошалевшие, перепуганные глаза непрерывно бегали от экрана телевизора к обложке моего «Наваждения» и затем обратно на экран…
И когда, буквально минуту спустя, в левую башню Всемирного торгового центра врезался второй «Боинг», притом именно в тот этаж, который пару с лишним лет назад облюбовали мы с Лёней Росси, я решил не испытывать дальше судьбу и покинул зал. Американец провожал меня тяжёлым, затравленным взглядом до самых дверей.
Опять отвлёкся. Извините.
Итак, Лёня разработал очень хороший дизайн нашего с Витей проекта. Была там и маленькая афишка конкурса «Минус один», так называемая раскладушка. В конце её были представлены авторы идеи — Алексей Козырев и Виктор Резников. И наши фото. Моё неудачное — на себя не похож. А Витино хорошее, с той же печалью в больших чёрных глазах. В общем, всё было готово. Оставалось только дать хорошую рекламу в прессе, в первую очередь по телевизору. И вперёд.
— Давай к моему сорокалетию старт дадим. Должны успеть, — предложил Виктор.
До юбилея оставалось чуть более месяца.
Не успели.
Да, и вот что мы ещё придумали. Чтобы всё было официально и юридически чисто, решили мы на двоих фирму учредить. У него пятьдесят процентов акций и у меня столько же. О названии долго не думали. Раз фирма под конкурс сделана, а конкурс «Минус один» называется, значит, и товарищество наше должно такое же имя носить. Вот так и получился этот документ, что в скоросшивателе передо мной лежит:
«Устав товарищества с ограниченной ответственностью „Минус один“. Учредители: Алексей Козырев и Виктор Резников. 1992 год».
Когда мы получили у нотариуса этот устав, и Виктор, усевшись за руль своей насквозь прогнившей голубой «шестёрки», помахал на прощание рукой, я не мог знать, что больше уже никогда его не увижу. Несколько раз говорил ему: купи машину поновее да покрепче. Деньги ведь есть. И на иномарку вполне хватит. Рано пока, отвечал он, студию оснащать надо, да и проект наш моего участия тоже требует. Так что куплю, но позже.
Не успел.
На следующий день он мне позвонил:
— Лёша, что-то мне название наше не нравится. Такое впечатление, что минус один — это об одном из нас. Даже сон приснился очень нехороший. Мистика, конечно, но как-то неуютно себя чувствую. Может, переименуем?..
Не успели.
Мощный капот «Волги»-такси буквально скомкал ржавую водительскую дверь. Вся сила удара пришлась прямо в Витино сердце.
В зале Союза концертных деятелей из динамиков тихо льётся музыка Виктора Резникова. Я с траурной повязкой в почётном карауле у гроба. Рядом уже постаревший Эдуард Хиль. Напротив ещё полная и ещё не молодая навзрыд плачет Лариса Долина, нервно мнёт в руках свою чёрную шляпу Миша Боярский…
И тысячи ленинградцев, простояв длинную очередь на Невском, идут и идут мимо гроба. «Спасибо за сына, спасибо за дочь…» — нежно обращается из динамиков знакомый голос к молодой заплаканной женщине в чёрном. Из-за цветов Виктора почти не видно…
Похоронили мы его на кладбище в Комарово. Уходя, я незаметно положил на могилу ту самую афишку, на которой фото с печальными глазами и крупная надпись — «Минус один»…
— … Козырев, куда ты провалился? Я как в пустоту говорю. Мы так с тобой никогда данные не сверим, — в голосе московского чиновника, который всегда на месте и всегда трубку берет, досада и раздражение. — Так какое же соотношение помилованных женщин в процентах к общему количеству заключённых…
Мужик-то он, в общем, и не плохой, но, что делать, работа у него такая.
Я молча вешаю трубку.
Всё. Больше отвлекать вас не буду. Пора и повесть заканчивать!
И вот опять перед Ветровым лист дешёвой канцелярской бумаги. За ним, на скрепке, конверт с жирным штампом комиссии по помилованию в углу. И опять в нём его судьба. Судьба Марины и судьба Антона… И судьба Димки.
Ветров нервно мял в руках этот листок и никак не мог решиться прочесть.
Когда Игорь Петрович Сенин, начальник колонии, вызвал его в кабинет — полутёмную комнатку с зашарпанной старомодной мебелью, Ветров сразу догадался — столь долгожданный ответ, наконец, пришёл.
— Не смотри на меня, Ветров. Я сам не читал. Честное слово. Не смог. — Сенин перебирал какие-то папки на столе и старался не глядеть на Ветрова.
— Давай, Станислав. Смелее. Если «да», завтра же всё оформлю, и — домой. Если «нет»…
Ветров молча раскрыл сложенный пополам лист.
Одно, но самоё решающее для него слово он нашёл сразу. Глаза его не различали других слов в длинном и красиво расположенном тексте с росписью председателя комиссии внизу. Он видел только это слово.
Сенин напряжённо смотрел на Ветрова. Было тихо. Лишь на потолке монотонно гудел
