и доказательств, а истины, изложенные в книгах древних мудрецов, таких, как Аристотель, считались вечными. И вдруг, среди малочисленных тогда ученых, этих никчемных приживалок, кормившихся от милостей светских и церковных князей, появились свои отщепенцы, вроде Галилея. Они отвергали средневековую схоластику и утверждали новый путь познания – метод экспериментальных доказательств. Оказалось, природу можно спрашивать, задавая ей вопросы-эксперименты, и она откликается, отвечает. Крохотный, пока еще смертный человек вступил в диалог со Вселенной, впервые ощутил свой разум равновеликим ее безграничности и вечности. Так в Европе, которая оставалась до тех пор лишь одной из провинций обитаемого мира, был открыт способ жизни, основанный на науке. Европейская цивилизация вырвалась из семьи традиционных культур, замкнутых в тесные рамки религии, и устремилась к бессмертию.
А последний, самый страшный, раздел произошел на моих глазах, в ходе Контрацептивной войны. Многомиллиардные общества, перенявшие у европейской цивилизации только ее материальные плоды, но не усвоившие ее духа познания и рационального мировоззрения, стали угрозой для нее, для самих себя – и были безжалостно выброшены из истории.
И вот теперь, когда и европейская цивилизация себя исчерпала, когда ее движущие силы – эгоизм и конкуренция – превратились в вулканическую магму, способную взорвать планету, появилась группа людей, пожелавших вырваться из общей судьбы. Черт возьми, да они просто должны были появиться!
А мог бы я сам к ним примкнуть? Я машинально взглянул на старинную фотографию ночного Петрограда, висевшую над столом: цепочки белых огоньков на мостах и вдоль набережных, подсвеченная прожекторами Петропавловская крепость. В этом городе и в этом мире я существовал одиночкой, бирюком, я мог их презирать, но всё же это были мой город и мой мир. Я не сумел бы отделить себя от них. Я не хотел бы их пережить. Меня бы не устроило такое спасение.
За неделю до Нового года, накануне западного Рождества, позвонил Беннет. Вид у него был совсем не праздничный:
– Витали, у нас неприятности!
– Что еще случилось? Убили очередного сенатора? Беннет разозлился:
– Твой дурацкий юмор иногда бывает невыносим!
– Прости. Это у меня нервное. Так кого же на сей раз прикончили?
– Никого. Но то, что произошло, некоторых больших начальников напугало не меньше убийства Бернарделли.
– Да говори ты толком!
Беннет придвинулся к объективу камеры, как будто собирался прошептать свой секрет мне на ухо:
– Пропала связь со спутником-разведчиком, нацеленным на «РЭМИ». Как раз тогда, когда он проходил над этой чертовой Пидьмой.
– Мало ли бывает всяких заморочек со спутниками! А кстати, почему я раньше о нем не слыхал? Еще одна тайна от меня?
Беннет, как всегда в таких случаях, замялся:
– Ну, понимаешь, Вит, его только-только запустили, я просто не успел тебе сообщить…
– Ладно, поверю. Но теперь уже выкладывай всё, если ждешь от меня помощи.
– Видишь ли, – сказал Беннет, – не обижайся, Вит, главным боссам казалось, что ты даешь слишком мало информации о стервятниках, а спутники из общей группировки недостаточно захватывают этот угол России. Вот они и приказали повесить над нашими приятелями из «РЭМИ» отдельный глаз. А всего на втором витке, на высоте четырехсот миль, сателлит слетел с орбиты черт знает куда.
– Что значит – слетел? Его сбили лазером?
– Если бы лазером! – Беннет вздохнул. – Тогда преступление было бы налицо. Лазерные установки такой мощности считаются оружием, больше того, оружием массового поражения, они не могут находиться в частных руках. Мы бы на законных основаниях раскрутили судебное дело. Нет, стервятники устроили очередной фокус, а мы опять не можем схватить их за руку!
– Что за фокус?
– Ну, ты знаешь, крупные спутники нашпигованы пиротехникой. Пиропатроны отстреливают крышки и люки, раскрывают антенны и солнечные батареи, замыкают и размыкают контакты, запускают двигатели.
– Понятно.
– Судя по тому, что засекли в центре управления, у нашего разведчика – в последний миг перед тем, как связь пропала, – ни с того ни с сего вдруг взорвались все оставшиеся пиропатроны сразу. Эффект был такой, как будто слон плюхнулся задом на клавиатуру компьютера. Хаотически сработали двигатели коррекции и все механизмы. Представляешь, как бедный спутник закувыркался!
– Сбой электроники? – предположил я.
– Исключено, – твердо сказал Беннет. – Разные по назначению заряды включены в разные цепи. Они никак не могли рвануть одновременно.
– И всё-таки рванули. Хороший фокус. – Я задумался. – Чертовщина! А ты уверен, что всё произошло именно так? Парни, управлявшие полетом, ничего не напутали?
– Вит, они не пьяницы и не сумасшедшие!
– Значит, взрывы… – Мне стало жутковато. Если то, о чем я подумал, было реальностью, то все прежние проделки «РЭМИ», вроде утопленного в яме советника юстиции или сенаторши, вколовшей себе в вену десятикратную дозу героина, были детскими шутками. А вот сейчас пидьменские затворники впервые оскалили зубы по-настоящему. И показали, что они – сверхдержава.
Беннета встревожило мое молчание:
– Ты меня слышишь, Витали? Ты не превратился в соляной столп?
– Чертовщина! – повторил я. – Мистика, бред! Этого просто не может быть! Неужели…
– Ты что-то понял, Вит? Говори скорей, что делать. Наши ребята собираются запустить следующий спутник.
– Ни в коем случае!
– Но ты о чем-то догадался? – настаивал Беннет.
– Возможно. Это похоже на привет из нашего русского прошлого. Не понимаешь? Потом поймешь. Тебе повезло, что у тебя есть такой агент, как я. Но сперва я должен кое-что проверить. Мне нужно несколько часов.
– Буду ждать, – ответил Беннет. – Звони в любое время.
Конечно, я мог и ошибиться, но очень уж катастрофа сателлита-шпиона была своеобразной. Я не представлял, что еще могло бы ее объяснить, кроме той давней, вспомнившейся мне истории. Этой великой загадкой когда-то интересовался дед Виталий – собирал сведения, пытался выполнить расчеты. Всё осталось в его дневниках.
Однако прежде чем заглянуть в старые тетради, я запустил поиск информации о человеке, имя которого так тревожно всплыло в моей памяти. Вот оно загорелось на экране: «Михаил Филиппов». И через несколько минут компьютер выбросил уйму сведений по меньшей мере о двадцати Михаилах Филипповых – русских, американ-
цах и французах – бизнесменах, адвокатах, архитекторах, музыкантах. О том, кого я искал, в Интернете не нашлось ни слова. Похоже, к концу XXI века его совсем забыли. Тогда я полез в шкаф и достал записки деда:
«Пасмурным, дождливым летом 1903 года, вскоре после празнования двухсотлетия города, в Санкт- Петербурге случилось печальное событие: умер Михаил Михайлович Филиппов. Имя этого ученого- энциклопедиста, философа, писателя, автора романа «Осажденный Севастополь», основателя и редактора знаменитого журнала «Научное обозрение», знала вся образованная Россия.
Смерть бьша скоропостижной. Вечером 11 июня Михаил Михайлович предупредил близких, что собирается допоздна работать в своей лаборатории (находившейся здесь же, в квартире), а утром будет отсыпаться и просит его не будить- Поэтому только после полудня решились обеспокоенные родные заглянуть к нему. Филиппов лежал на полу возле стола, уставленного химическими и физическими приборами, колбами, ретортами. Все попытки вернуть его к жизни были безуспешны. Вызванный врач,
