Наш город выставил в полуфинал сыновей тех, кто работал на этих химических и сталелитейных заводах. Будто мы набрали мутантов из какой-то галактической тюремной колонии.
Я свернул на последний съезд с шоссе и двинулся вниз по пандусу, инкрустированному алмазами из битого стекла. Под опорами, поддерживающими шоссе, я увидел самодельный город из ящиков и брезента, лучи фар отражались на средневековых панцирях колесных колпаков. Венцы синего пламени освещали кольца друидических фигур с воздетыми руками — словно они воскрешали мертвецов. Инстинктивно я заблокировал дверцы.
В конце пандуса тлел одинокий красный свет.
Я не остановился, проехал напрямик, сделал крутой поворот и услышал, как колпак с одного из моих колес укатился в темноту.
По улицам призраками бродили проститутки в коротких юбчонках, скользя в неоновом кровотечении вывесок, — черные рабыни, прикованные к ночи золотыми звеньями. Из окошка машины я видел близорукие взгляды мужчин, курящих и пьющих возле выгоревших зданий, ряды автомобилей с открытыми капотами, поставленных на цементные блоки, заколоченные досками витрины магазинов, разбитые окна.
В большом захиревшем мотеле мужчина в сетчатой майке зарегистрировал меня. Именно тут остановились все, кто приехал на игру из нашего города. В каком-то номере звучала музыка из «Быстрого танца». Люди танцевали на стульях и на двуспальной кровати. Вечеринка перехлестнула в соседний номер через смежную дверь.
Из этого номера вышли мэр с шефом и увидели, как я открываю дверь своего. Шеф, качнувшись, остановился как вкопанный:
— Лоренс! Господи! Не ожидал увидеть тебя здесь… — Он покачивался и тыкал пальцем в ночь. — Чтобы попасть на небеса, ты должен пройти врата ада! — Тут шеф позволил своему лицу расплыться в ухмылке, и я испытал прилив жгучей ненависти к нему.
— Почему бы, шеф, вам не вернуться туда? — сказал мэр.
Шеф вроде бы нуждался в помощи, чтобы сориентироваться, куда ему идти. Прежде чем удалиться, он откинул голову и скосил глаза на меня:
— Мы добились! — При этих словах он сжал кулак. — Мы будем внукам рассказывать про завтрашний день!
Другой рукой он ухватил мое плечо для равновесия. Его дыхание было сладким от алкоголя.
— Это Планета Обезьян, вот что это такое. Знаешь, у них в команде полно черномазых, будто только что с невольничьего корабля. Ей-богу! Руки — лопатища. — Он почти повис на мне.
Я подождал, пока мэр не направил шефа к танцующим.
Шеф вопил:
— У нас тут школьный альбом. Погляди, кто против нас! Не Имеющие против Имеющих Еще Меньше, Чем Не Имеющие!
На стоянку въехала машина. Снег порозовел от вспышки стоп-сигналов. По ту сторону шоссе из депо раздавалось лязганье буферов.
Вернулся мэр.
— Пойдем в твой номер. — Он обнял меня одной рукой за плечи. — Черт, чем скорее шеф отправится на пенсию, тем лучше. Он становится обузой.
У меня в номере мэр встал у окна, освещенный со спины, так что его лицо оставалось почти невидимым. Просто силуэт в окне. Минуту-другую он молчал, только слушал ритмы музыки, вибрирующие по всему мотелю.
Я ждал, сидя на кровати — такие трясутся, если сунуть монету. Покрывало было усеяно следами от сигарет.
Мэр тяжело вздохнул:
— Перейду прямо к делу. На тебя поступила жалоба. Мне казалось, я приказал тебе не приближаться к этой женщине. Я думал, мы договорились.
— Лейкок. Он вам звонил?
Мэр отошел от окна, и его лицо материализовалось.
— Речь не о нем. А о тебе. — Он сел на стул у столика и провел рукой по волосам.
Я ничего не сказал.
— Я свою часть сделки выполнил. Заставил шефа заняться этим звонком. Он его проследил. Кэндол разговаривала со своей сестрой. Она тяжело переживает смерть ребенка. Вот о чем эти звонки, о ее вине. Она боится вернуться домой, вновь посмотреть в лицо всему этому. Люди часто поступают так, прячутся от других, прячутся от самих себя. Это психологическое проявление горя, ощущения вины. Часть процесса.
Я помалкивал. Я полагал, что мэр накинется на меня, но он заговорил о себе:
— Я старался, как мог, помогать здесь всем, едва началась эта заварушка, и куда бы я ни кидался, на меня клали. Служба обществу — неблагодарный труд. Люди все время только и ждут, как бы тебя подковырнуть.
Мэр посмотрел на меня.
— Знаешь, что устроил мне Эрл Джонсон? Является на стоянку и с ходу выбирает лучшую машину. Хочет ее испробовать. А потом говорит мне, что с деньгами у него туго. И просит меня пойти ему навстречу. Сует мне грош и уезжает в новой машине. А мне остается только проглотить этот убыток. Видишь, с чем я сталкиваюсь? Оказываю кому-то любезность, и вот как со мной обходятся!
Музыка загремела — кто-то открыл дверь дальше по коридору. Вечеринка была в полном разгаре. Дверь захлопнулась, и стены моего номера завибрировали.
Мэр повысил голос:
— Дерьмо! Представляю, как нас всех заберут за нарушение общественного порядка. Они нам это устроят, как пить дать. Я хочу убраться к черту из этого черномазого городишки. — Мэр повернулся, чтобы уйти.
Я сказал:
— Погодите.
— Что-о?
— Кайл виделся с этой женщиной.
— То есть как это — виделся?
— Когда я ночью следил за ее домом, туда подъехала машина, та самая, в которой я видел вас с Кайлом и Эрлом, когда они ее опробовали.
Мэр оцепенел.
— Никогда не поверю.
— Я думаю, может, все знают, что натворил Кайл. Лейкок сказал мне, что ребята приходят к этому дому по ночам. По его словам, в школе ходят слухи, будто Кэндол — привидение, что она умерла в ту же ночь, когда ее дочку убили, но вернулась наложить проклятие на улицу, вернулась искать свое дитя.
Мэр ничего не сказал. И я продолжал:
— Я говорил Кайлу, что он, когда станет знаменитым, сможет спасти свою душу, анонимно поддерживая деньгами женщин вроде Кэндол. Может, он уже старается спасти свою душу…
Мэр, казалось, не осознавал моего присутствия.
Я ждал в тишине, оглашаемой только глухими ритмами музыки внизу.
Мэр опустил голову. Он так ничего и не сказал, а затем вышел за дверь, впустив волну холодного воздуха заполнить оставленный им вакуум.
В винном магазине напротив мотеля я купил бутылку «Краун ройал» в положенном мешочке из голубого бархата с золочеными шнурками. Для полного забвения не хватило пары глотков.
На следующий день было мучительно даже просто посмотреть в окно. Мотель был пуст. Время приближалось к двум часам дня. Я пропустил игру.
В регистратуре белая толстуха поставила мне в счет будущую ночь. Она смотрела «Я люблю Люси» по
