наверно, это другой. У вас Иисусов так же много, как и Марий! Ладно, держи. — Триарий нехотя разжал пальцы, монета скатилась на покрывало, и шлюха ловко поймала ее пальцами. — Но за это…
Лонгин не стал тратить слов на объяснение, что надлежит сделать за это. Женщина не противилась. Они вновь слились в клубок, а когда расцепили объятия, Лонгин, хватая губами воздух, выдавил:
— Вот так-то лучше. А то заладила: учитель, Иисус. Плохо быть Иисусом! Я знаю одного Иисуса, и ему сегодня точно не поздоровится!
— Кто он? — спросила женщина, на всякий случай сунув монету за щеку.
— Бунтовщик. Кричал на каждом углу, что он царь иудейский. Его схватили сегодня ночью.
— Где?!
Триарий с любопытством посмотрел на шлюху, удивленный испугом, прозвучавшим в ее голосе.
— Где-то за Кедроном.
— Он был один?
— Не знаю. Меня там не было. Солдатами командовал Фурм. Говорят, кто-то пытался сопротивляться. Пострадал один из ваших, пришедший со священниками. Ему обрезали, — тут Лонгин позволил себе ухмыльнуться, — ухо!
Шлюха села на ложе, лицо ее выражало отчаяние.
— Это он! Он пришел в город, чтобы умереть!
— Твой учитель? — полюбопытствовал Лонгин.
— Да. Что с ним будет?
Триарий лениво пожал плечами.
— Если он ничего не сделал, его отпустят. Если подстрекал народ к бунту, выпорют и посадят в темницу. Если же докажут, что он убивал, его распнут на кресте или выдадут на расправу вашим. В любом случае он получит не больше, чем заслужил. Пилат строг, но справедлив.
— Он умрет! — прошептала шлюха, и слезы навернулись на глаза ее.
Лонгин поморщился. Он терпеть не мог женских слез.
— Да не волнуйся. Если он просто рассказывал сказки, прокуратор отпустит его. Он не желает осложнений. Никому не хочется, чтобы зелоты вновь убивали римлян, а наши когорты вырезали селения бунтовщиков.
— Иисус — не зелот, он Бог!
Триарий с любопытством посмотрел на женщину, после чего хмыкнул.
— Вот как! Ну, если он Бог, ему тем более нечего опасаться. Бог сумеет постоять за себя. Если же нет, он умрет. Зато ты сможешь проверить, вправду ли он высшее существо.
— Не смей так говорить!
Шлюха спрыгнула с ложа и принялась облачаться в одежды.
— Уже уходишь?
— Да. Я должна быть с ним.
Лонгин засмеялся.
— Ему сейчас не нужна женщина. А вот мне… — Он притянул шлюху к себе.
— Пусти!
Но триарий, в это промозглое утро чувствовавший себя, как никогда, бодрым, и не думал отпускать гостью. Тем более, что он сполна заплатил ей. Когда же она начала вырываться, он просто грубо повалил ее на ложе и задрал одежды, навернув их ей на руки, чтобы женщина не могла сопротивляться. Это соитие доставило ему наибольшее удовольствие.
Сделав свое дело, Лонгин оставил женщину в покое.
— Можешь убираться.
Та оправила платье и, ругаясь, выскочила за дверь. Спустя миг в коридоре послышался хохот, а потом и визгливые крики. Должно быть, шлюха попалась на глаза солдатам, и те решили не упускать возможность задарма позабавиться. В другой раз Лонгин непременно вмешался бы — хотя бы для того, чтобы навести порядок, но сегодня ему было на все наплевать. Решительно на все — на промозглое утро, на шлюху и даже на человека, которого ему предстояло привести к прокуратору. Он почувствовал, что устал. Устал от службы, от треклятой страны и даже от копья, чье отполированное древко столь приятно ложилось в руку. Просто устал. Так порою бывает, когда хочется закрыть глаза и ничего не делать. Так бывает…
— Лонгин! — Дверь приоткрылась, пропуская Симпкия. — Фурм ждет тебя.
Триарий нехотя поднялся.
— Иду.
Приятель внимательно посмотрел на Лонгина.
— Что с тобой?
— Ничего, — ответил Лонгин, понимая, что и впрямь ничего. — Просто устал.
— А… — протянул Симпкий. — Бывает. Там ребята треплют какую-то девку. Отпустить ее?
— Не надо. Пусть позабавятся. Да, — припомнив, прибавил триарий, — я должен тебе монету. Возьми ее у этой девки. Она украла ее.
Симпкий понимающе кивнул:
— Как скажешь.
С этими словами он исчез за дверью, аккуратно притворив ее, а Лонгин начал облачаться. Поверх туники он надел кожаный дублет, собранный складками в плечах с таким расчетом, чтоб отразить скользящий удар меча, затем доспех из блях. Сунув ноги в калиги, Лонгин прошелся по комнате. Затем он повесил на пояс верный меч, надел шлем и снял со стены щит. Последним атрибутом триария было копье, не заурядный пилум для метания, а именно копье — с древком в десять футов и длинным, хищно заостренным наконечником. Такое копье очень удобно в бою, если, конечно, уметь владеть им. Копье, покуда еще не подозревавшее о своем великом предназначении, стояло в углу. Лонгин взял его, привычно обхватив пальцами до блеска отполированное древко.
Через миг он был во дворе, присоединившись к поджидавшим его воинам. Каждый из них был вооружен и готов к походу. Каждый имел при себе пару пилумов. И лишь Лонгин держал копье.
То самое копье…
Часть первая
СНЕЖНЫЙ БАРС
По узкой улочке Лхасы шла молодая, ладно скроенная девушка. Черты лица и одежда европейского покроя свидетельствовали о том, что девушка родом не из этих мест, но уверенность, с которой она шагала сквозь переплетение угловатых, уродливых построек, позволяла думать, что незнакомка провела в затерянном меж горных хребтов городке немалое время. В пользу последнего обстоятельства говорило и то, что девушка успела привыкнуть к извечному вниманию прохожих… Она пропускала мимо ушей окрики пытавшихся заигрывать с нею торговцев и не замечала нарочито безразличных взглядов, которыми скользили по ее стройной фигурке облаченные в ярко-желтые одеяния монахи.
Спустившись с холма, девушка миновала несколько лавочек с дешевым хламом и ступила на порог строения, фасад которого был окрашен охрой. Над входом красовалась вывеска на добротном английском, свидетельствовавшая, что сие заведение есть не что иное, как гостиница «Золотой лев». Правда, по внешнему виду строение походило скорей на дурно залатанный барак, но это и впрямь была гостиница, причем одна из лучших в Лхасе. По крайней мере, заезжие иноземцы предпочитали останавливаться именно здесь. Качнув сухо тренькнувшую бамбуковую штору, девушка вошла в полумрак холла. Восседавший за стойкой маленький черноволосый человечек немедленно поднялся навстречу гостье.
— Что угодно госпоже? Номер? — Слова были произнесены на английском. Выговор не отличался особенной чистотой, но язык был правилен.
Девушка отрицательно покачала головой.
