По совпадению воспоминания А. М. Рязанцева и М. М. Зильбермана относятся к одному городку – Новоград-Волынскому, что увеличивает достоверность описанных ими случаев бомбардировки советского города и воинских частей немецкими самолетами с красными звездами. Наиболее вероятная причина этих бомбежек – расположение в непосредственной близости от этого городка Новоград-Волынского укрепрайона, построенного до 1938 г. Этот укреп-район в отличие от многих других не был демонтирован и состоял из несколько сотен долговременных оборонительных сооружений с установленным пушечным вооружением. Пулеметы и боеприпасы хранились на складах. Все это могло создать большие трудности для продвижения немецких войск, в частности танковой группы Клейста.
А вот почему этот городок бомбили немецкие самолеты с красными звездами? Мой ответ известен: потому что это были немецкие самолеты, которые по договоренности перелетели 20–21 июня 1941 г. границу, на приграничном аэродроме у них были закрашены кресты и свастики и нанесены красные звезды для того, чтобы продолжить полет над СССР в сторону Ближнего Востока. Очень хотелось бы услышать объяснение новоград-волынского феномена из уст профессиональных историков, не признающих новую гипотезу начала войны.
Владимир Дименков, радиожурналист (1961 г. рождения, Москва):
Все это происходило, когда мне было одиннадцать лет. Пространство между первым и вторым нахабинским лесом выходило аккурат на ворота второй площадки ВНИИ им. Карбышева. Сейчас нет ни ворот, ни площадки. Общая площадь междулесного пространства была для меня тогда просто огромной. Сейчас я могу его примерно оценить как почти километр в длину и метров сто в ширину.
Там была свалка из «танкеток», как мы их тогда называли. Теперь я знаю, что это были амфибии, но тогда из-за гусениц и некоторого сходства с танками мы их называли «танкетками». В длину гусеницы этих танкеток были примерно как у Т-34, в высоту – раза в два ниже, в ширину – тоже раза в два тоньше, и соответственно были меньше траки и колеса-ленивцы.
Мы в них забирались и играли в войну. Почти все это пространство было буквально завалено этими «танкетками». Были даже навалены одна на другую. Когда мы доигрались до моего сильнейшего ушиба и до перелома руки Андрея Андреева, который учился в параллельном классе, отец запретил мне там играть в войну. Но самое интересное то, что отец мне тогда заявил, что и сам там играл – в сорок первом году, когда их было там намного больше. Часть их после войны сдали на металлолом, часть увезли на нужды инженерных войск периферийных военных округов. Мы, оказывается, играли уже на остатках былого величия. Играл, между прочим, мой отец в сороковом году на этих же танкетках с самым младшим из братьев знаменитой семьи Волковых, в которой все семеро сыновей погибли на войне.
Как самое примечательное мне вспоминается то, что, когда мы стучали по бортам амфибий, раздавались весьма гулкие звуки, а когда стучали по броне башни Т-34, звук был такой, как будто мы по огромному камню ладошкой хлопали.
Впереди у этих амфибий было две смотровых щели. Это я точно помню. Сколько было люков наверху, не могу вспомнить, но, по-моему, два. Когда мы влезали внутрь, встать могли почти в полный рост, мой рост в ту пору был около одного метра тридцати сантиметров. Таких, как я, могло там поместиться человек двадцать, а может быть, двадцать пять. Забирались мы на эти «танкетки» без особого труда, в отличие от танка Т-34, который стоял на третьей площадке, в нутро которого мы тоже порой залезали. Я пытался оценить количество таких «танкеток» на площади между первым и вторым лесом. Получилось, что их там было не меньше сотни!
Это письмо с воспоминаниями о лодках-амфибиях, в которых он играл в детстве в Нахабино, радиожурналист и мой хороший знакомый Владимир Дименков прислал мне по электронной почте, прочитав «Великую тайну…». В Нахабине жила его семья, поскольку отец работал в Военно-инженерном научно- исследовательском институте им. Карбышева. «Знаешь, – сказал Володя по телефону, – мне кажется, что это всё по твоей части – и амфибии на гусеничном ходу, и Карбышев». Он был прав – мне уже не раз задавали ехидные вопросы вроде такого: не собирались ли, согласно моей гипотезе, советские войска форсировать Ла-Манш на плавающих танках? И я все время искал технику, создававшуюся для этого в начале сороковых годов. Так вот она – лодка с гусеницами, способная выползти на берег со стрелковым взводом на борту, причем ни один человек даже сапог не намочил бы! Вряд ли эти лодки-амфибии могли переплыть Ла-Манш, но вот быть спущенными на воду в нескольких сотнях метров от берега и вывезти взвод на берег так, чтобы солдаты не спрыгивали в воду, вполне могли.
О том, что они все же применялись на войне, я узнал от другого свидетеля.
Лазарь Евсеевич Рубинчик (родился в 1921 г. в Москве, ветеран Великой Отечественной войны, в годы войны сержант):
Июнь 1944 года. Очень много времени прошло с того дня, когда я, будучи сержантом 29-го заградительного отряда 7-й Армии, стоял в строю на опушке леса, на берегу реки Свири. Хорошо помню обращение генерала – очевидно, командира дивизии, к десантникам, расположившимся по отделениям возле своих лодок-амфибий <…>
Итак, дивизия построена. Генерал говорит: «Сейчас мы будем форсировать Свирь. На противоположном берегу – долговременные укрепления финнов. После артподготовки, все по “амфибиям” и как можно быстрее на ту сторону! Захватить плацдарм и развить успех! Весь личный состав первой лодки, закрепившийся на финском берегу, будет представлен к званию Героев Советского Союза!» Затем началась мощная и длительная артподготовка. Заработали «катюши».
Все мы открыли рты, чтобы не оглохнуть. Я и сейчас, спустя много-много лет, могу отличить фронтовика от «участника войны», не побывавшего на передовой. Фронтовик при сильном шуме всегда откроет рот по старой привычке, которая не может забыться.
Часа через полтора закончилась артподготовка, и «амфибии» с опушки леса устремились к реке. Это было удивительное зрелище. Я впервые увидел лодки, несущиеся с большой скоростью по суше, а потом, с не меньшей скоростью, по воде. Раздались одиночные минометные выстрелы с вражеской стороны. Слышны и пулеметные очереди. Потоплено несколько лодок-амфибий. Но вот, одна за другой, лодки выезжают на противоположный берег. Затем, на резиновых лодках, переправляется и наше подразделение. Вижу у дороги два миномета и несколько пулеметов, оставленных финнами в поврежденном виде, несколько убитых солдат противника. Так была форсирована Свирь. Почти без потерь и вовсе без серьезного боя.
Между прочим, на следующей неделе в армейской газете были помещены фотографии двенадцати Героев Советского Союза, которые «первыми форсировали Свирь и, закрепившись на вражеском берегу, обеспечили переправу остальным подразделениям дивизии». Так-то…
Федор Петрович Провоторов (1913 г. рождения, ветеран Великой Отечественной войны, полковник ВВС)
Рассказ своего умершего тестя о первом дне войны передал мне бывший коллега по работе Владимир Андреевич Наумов – начальник отдела, полковник запаса.
Первый день войны встретил в Бессарабии в БАО на аэродроме старшим лейтенантом бомбардировочного полка (после начала боевых действий стал воздушным стрелком бомбардировщика).
В течение последнего предвоенного месяца на их аэродром по железной дороге регулярно поступали самолеты
За неделю до начала войны немцы из состава комиссий уехали. А в первый же налет сразу же было разбомблено здание общежития летчиков (самолеты, стоявшие на поле аэродрома, естественно, тоже бомбили все время, начиная с первого же налета). Во время второго налета разбомбили ящики с разобранными самолетами.
Думаю, ящики с разобранными самолетами предназначались либо для передачи немцам (в порядке помощи, так как у них не хватало своих самолетов для воздушных ударов по Англии), либо для транспортировки их в таком виде через Польшу и Германию и последующей сборки и использования советскими ВВС в Северной Франции. Поэтому не исключено, что по площадкам, где они складировались, в первый день войны удар нанесли не немецкие, а советские бомбардировщики, чтобы они не достались врагу. Весьма вероятно, что ведущая к аэродрому железнодорожная ветка в последние предвоенные дни
