Рассказы. Прощай, оружие! Пятая колонна. Старик и море

с час назад и больше не пойду. Мой рабочий день окончен. Завтра начнем что-нибудь новое.

Макс. Мы хорошо поработали.

Филип. Сделали все, что могли. Все было очень эффектно и очень ловко, только сеть оказалась дырявая и много рыбы ушло. Впрочем, можно закинуть еще раз. Но меня тебе придется перебросить в другое место. Здесь я уже не гожусь. Слишком много народу знает про мою работу. Это не потому, что я болтаю. Просто так вышло.

Макс. Работы везде много. Но ты еще не кончил здесь.

Филип. Знаю. Только ты все-таки не держи меня здесь очень долго. Я что-то развинтился.

Макс. А как будет с женщиной из соседнего номера?

Филип. О, с ней я порву.

Макс. Я этого не требую.

Филип. Нет. Но рано или поздно потребуешь. Не стоит деликатничать, Макс. Впереди пятьдесят лет необъявленных войн, и я подписал договор на весь срок. Не помню, когда именно, но я подписал.

Макс. Не ты один. Дело тут не в договорах. И незачем говорить с такой горечью.

Филип. Я говорю без всякой горечи. Просто я не хочу дурачить самого себя. И не хочу, чтобы что-нибудь занимало во мне то место, которое ничто не должно занимать. А это уже подобралось довольно близко. Но ничего, я знаю, как вылечиться.

Макс. Как?

Филип. А вот увидишь как.

Макс. Не забывай, Филип, я человек добрый.

Филип. Согласен. Я тоже. Ты бы на меня посмотрел иногда на работе.

Во время их разговора дверь номера 109 отворяется, и входит Дороти Бриджес. Она зажигает свет, снимает пальто и надевает свою пелерину из чернобурых лисиц. Стоя перед зеркалом, она медленно поворачивается во все стороны. Она очень красива в этот вечер. Она подходит к патефону и ставит мазурку Шопена, потом берет книгу и садится в кресло, поближе к настольной лампе.

Вон она пришла. Вернулась, так сказать, домой. Итак?

Макс. Филип, друг мой, в этом нет надобности. Честное слово, я не вижу, чтобы она чем-нибудь мешала твоей работе.

Филип. Зато я вижу. И ты скоро тоже увидишь.

Макс. Решай сам, я тебе уже говорил. Но помни — нужно быть добрым. Для нас, которым причинили столько зла, доброта — самое важное.

Филип. А я очень добрый, ты же знаешь. Я добрый. Даже страшно, до чего я добрый!

Макс. Нет, я этого не знаю. А я хотел бы, чтоб ты был добрым.

Филип. Вот что. Подожди меня здесь.

Он выходит в коридор и стучит в дверь номера 109.

Постучав, тотчас же толкает дверь и входит.

Дороти. Здравствуй, дорогой.

Филип. Здравствуй. Ну, как ты?

Дороти. Очень хорошо — а сейчас и совсем чудесно, раз ты здесь. Где ты был? Ты вчера так и не вернулся домой. Как я рада, что ты пришел.

Филип. У тебя есть виски?

Дороти. Да, милый. (Наливает ему виски пополам с водой.)

В соседней комнате Макс неподвижно сидит в кресле и смотрит в электрический камин.

Где ты был, Филип?

Филип. Так, в разных местах. Узнавал новости.

Дороти. Какие же ты узнал новости?

Филип. Были хорошие. А были и похуже. В общем, средние.

Дороти. А сегодня тебе никуда не надо уходить?

Филип. Не знаю.

Дороти. Филип, дорогой, что случилось?

Филип. Ничего не случилось.

Дороти. Филип, давай уедем отсюда. Мне здесь незачем больше оставаться. Я уже послала три корреспонденции. Мы можем поехать куда-нибудь под Сен-Тропез, ведь дожди еще не начинались, и там будет так чудесно сейчас, когда мало народу. А потом можно поехать куда-нибудь походить на лыжах.

Филип (почти злобно). Да, да, потом в Египет, а потом еще куда-нибудь. Так мы и станем наслаждаться любовью во всех отелях мира и тысячу раз просыпаться прекрасным солнечным утром и завтракать в постели — а может быть, только девяносто раз — смотря по тому, три года или три месяца понадобится, чтобы я успел надоесть тебе или ты — мне. И все наши заботы будут только о развлечениях. Мы поселимся в отеле «Крийон» или в отеле «Ритц», и осенью, когда с деревьев в Булонском лесу облетят все листья и станет сыро и холодно, мы будем ездить в Отейль на скачки, и греться у больших жаровень с углем в паддоке, и смотреть, как лошади прыгают через водяной ров и берут банкетку и каменный барьер. Чудесно. А потом глотать коктейль с шампанским в баре и спешить к обеду у Ларю, а в субботу ездить в Солонь стрелять фазанов. Да, да, чудесно. А потом еще слетать в Найроби и посидеть в уютном «Матайга-клубе», а весной немножко рыбной ловли для разнообразия. Да, да, чудесно. И каждую ночь вдвоем в постели. Чудесно, правда?

Дороти. О милый, просто изумительно! Но разве у тебя так много денег?

Филип. Было много. Пока я не пошел на эту работу.

Дороти. И мы поедем во все эти места, и в Сен-Мориц тоже?

Филип. Сен-Мориц? Какое мещанство! Китцбухель, ты хочешь сказать. В Сен-Мориц рискуешь встретиться с кем-нибудь вроде Майкла Арлена.[153]

Дороти. Но тебе вовсе незачем с ним встречаться, милый. Ты можешь не узнавать его. А мы на самом деле туда поедем?

Филип. А ты хочешь?

Дороти. О милый!

Филип. А не хочешь ли ты как-нибудь осенью отправиться в Венгрию? Там можно очень дешево снять поместье, и платить надо только за то, что подстрелишь. А на придунайской равнине водится великое множество гусей. А была ли ты когда-нибудь в Ламу, где такой длинный белый берег, и на берегу лежат расснащенные арабские лодки, и пальмы всю ночь шелестят на ветру? Или в Малинди, где можно заниматься аквапланным спортом и дует северо-восточный муссон, такой прохладный и свежий, и ночью не нужно ни простынь, ни пижамы. Тебе бы понравилось в Малинди.

Дороти. Наверно, понравилось бы, Филип.

Филип. А ездила ли ты когда-нибудь в Гавану, потанцевать субботним вечером в Сан-Суси, под королевскими пальмами? Они совсем серые и высятся точно колонны, и всю ночь напролет там играют в кости или в рулетку, а утром едут завтракать в Хайманитос. И все друг друга знают, и от этого очень весело и приятно.