исаакий-змеевик — 12-го июня. змеи в этот день играют свои главные свадьбы. сплетаются в шары размером с холодильник. и лучше вообще не выходить из дома. даже в городской парк. но мы все-таки выходим. каждый год. обуваем сапоги — садимся на велосипеды. отъезжаем метров двести от последнего дома на последней городской улице — прямо в поле. мы привозим с собой нашу любимую змею — которую купили когда-то в московском метро. деревянную — нарезанную кольцами — с желтым капроновым язычком — со спинкой покрытой красноватым узором. привозим — и оставляем. она волнуется еще с ночи. вздыхает — падает с полки. ей тоже необходимы свадьба и размножение. вечером возвращаемся за ней. пластмассовые глаза ее светятся радостью. хвост тихонько дрожит. неземной красоты не особенно гибкие змеята расползаются в разные стороны. деревянные змеи из метро размножаются очень быстро.
друг из вологды научил меня есть мандарины — зимой на улице. он сказал: в зимнем воздухе они живы и бодры. а дома — спят. как рыбы в морозильнике. дома мы съедаем их уснувшими — поэтому всем так скучно. друг из вологды восхитительно прав. поедание мандаринов в помещении и на улице — земля и небо. мы идем вологодскими улицами — набережными и мостами. на локте у одного из нас — холщовая сумка с мандаринами. мы разговариваем — мы давно друг друга не видели. мы чистим мандарины не снимая перчаток. на оранжевых табло вологды — минус тринадцать. мандариновые кожурки мы кладем в ту же сумку. и время от времени выбрасываем их горстями — проходя мимо урн. мандарины тают очень быстро. мы останавливаемся у фруктовых киосков и пополняем запасы. мандарины живы — и пахнут на весь мир. подчиняя себе все остальные запахи. девушки смотрят на нас очень нежно — с большим интересом. иногда мы прыгаем в троллейбус или в маршрутное такси — едим мандарины — и девушки сидящие напротив улыбаются нам настоящими светлыми улыбками. они просто не могут не улыбнуться — наблюдая нашу мандариновую беседу. мы это видим. и иногда угощаем их. вологда всегда научит хорошему. не случайно в ее имени — ясность и свет.
море по-турецки будет дениз. исчерпывающий для нас повод поселиться в турции. представляться турчанкам: мерхаба! беним адым денис. любоваться как они приподнимают брови — переспрашивают — и загораются улыбками.
мы приехали из города такие радостные. с сумками полными летних напитков. шли по массиву — и чуть ли не танцевали. так и зашли к себе на участок: мы — ватага. проходя мимо садовой бочки — смотрим — а там утонула сова. маленькая-маленькая. мы вытащили ее за крылья. разложили в беседке на столе. у маленькой мертвой совы — крылья очень большие. а сама она как воробей — только в пышных перьях. вика говорит: ну ты что бедняжка? юля говорит: совенок — не спи! арсенка говорит: как она шлепнулась в бочку? витя говорит: захороним. паша говорит: вот чучело. маленький мальчик заплакал: наташа! наташа!.. мы на него с недоумением посмотрели: ты кто такой? откуда здесь взялся? действительно — никому не известный мальчик стоял среди нас и смотрел на сову. его глаза едва приподнимались над столешницей. мальчик сказал: я сережа. — а зачем плачешь? — наташа умерла. — откуда ты? — из гужавино. — а отчего умерла наташа? — ну видите же — утонула. — мальчик показал на сову. он был лет шести — светло-рыжий. какой- то весь пыльный. очень заплаканный. взял сову и пошел. витя крикнул: она у вас жила что ли? мальчик скривился: это моя дочка. скривился и зарыдал. шел по аллее вместе с совой. проходя большую помойку — бросил туда сову — очень даже небрежно. захромал вдруг — как будто коленкой обо что-то стукнулся. махнул рукой и свернул в аллею-перпендикуляр. мы полностью проигнорировали эту сцену — нашли в себе силы не пускать увиденное в свои сердца. поэтому мыли руки — переодевались — доставали из сумок еду — откупоривали бутылки. купались и немножко развратничали — когда сделалось потемней. гужавино было у нас под ногами. на глубине лопатного штыка. оно стояло наверху еще в пятидесятые годы — а к семидесятым окончательно ссыпалось в землю. в начале девяностых невидимое гужавино и еще два из него выселка нарезали в дачный массив. хозяин дачи об этом знал — но молчал. тискал вику и юлю. вика трогала его за трусы — со смехом оттягивала резинку.
на наш убежденный взгляд главная составляющая женской привлекательности — это очки. на втором месте — неправильное выговаривание [р] — картавость или йотирование. (желательно еще не выговаривать [л]. от любви к такой женщине совсем ошалеть можно). на третьем месте — оттопыренные ушки. чем сильнее ее ушки топырятся — тем сильнее наше эротическое напряжение — нежность + страсти. и это всё. остальное — не главное. кажется мы не встречали девушек обладавших этими тремя качествами сразу и ярко. но знаем что они есть. ушек очень много в деревнях — в городах мало. в деревнях вообще куда больше невест. если же девушка 1) в очках — 2) не выговаривает названные звуки — 3) уши имеет как приставленные к волосам маленькие волшебные ладошки — 4) и вдобавок долго смеется над словами фурункул и поролон: это уже богиня.
неплохая жизненная стратегия: молодость надо проводить в столице — зрелость на севере — а старость на юге. мы придумали. под конец школы. поделились с лучшим приятелем. оба ее вспоминаем. когда приезжаем в гости друг к другу. из кирова в казань. из казани в киров. из столицы в столицу. между югом и севером.
существует космический перечень учреждений — учеба или работа в которых автоматически присваивают человеку звания художника, ученого, мага, хорошего человека — в масштабах вселенной. его земная жизнь может быть невнятной и трагической. но небо ставит ему бесповоротный плюс — и уже не отвергнет. это странно — но это так. и можно не заканчивать университетов и художественных академий. не писать диссертаций и книг. эти
с самого рождения и до девятого класса я собирался поступать в казанский речной техникум — потом в горьковский институт водного транспорта — идти следами моей обширной речной родни — становиться штурманом, потом капитаном. это было — как алмазом на платине. но в сентябре — в начале девятого класса — нас сняли с уроков и повезли в село куркачи — прибираться на складах какого-то дружественного школе предприятия. все дурачились — и бегали по селу. хулиганы курили. девочки собирали листья. за нами наблюдал единственный взрослый — из местных — какой-то очень ленивый. село было татарское. день был очень красивый. осень была сказочная. мы поснимали куртки и работали в школьной форме. неподалеку я видел лес — очень густой — очень маленький — очень круглый. как будто специально — а вокруг поля. меня очень туда тянуло — и я пошел — положив на землю метлу и грабли. подходя — я увидел что лес обнесен полуразрушенной оградой. это было куркачинское кладбище. старое-старое. где уже не хоронят. над входом — жестяной полумесяц со следами синей краски. камни — грибами теснящиеся из земли. белые. покрытые арабской вязью. покрытые грибами же. и осенней сыростью. здесь на каждой могиле сажали дерево. и теперь эти деревья корнями разбили и выворотили многие плиты. приподняли из грунта — сбили в кучи. эти деревья казалось сплелись в единое дерево — доходящее до неба. меня не было — я исчез. мне казалось я
