умер — и был этим счастлив. я пачкал форму и спотыкался. уменьшался в размерах и проникал в разбитую вязь. подолгу в ней путешествовал. мне казалось что у меня остались одни глаза — поглотившие остальное тело. странно что я много пел — ведь языка у меня тоже не стало. какие-то дальние песни — персидского острова кешм и южного пакистана — оказавшиеся в куркачинском лесу — в часе езды от нолинска. пряча слезы — прижимаясь щекой к стеклу увозившего нас из куркачей автобуса я просил прощения у речной карьеры — дебаркадеров, бакенов, шлюзов, капитанских мостиков, горящих ночными огнями рубок.
настоящий сиятельный господин писает только в раковину. во-первых — он по возможности не станет выслушивать и заставлять выслушивать окружающих оскорбительный грохот из сливного бачка (особенно если сиятельный господин не у себя дома). а во-вторых — писая в раковину сиятельный господин непременно ополаскивает себя под струей воды — и вытирает тщательно. на полном автоматизме. ведь сиятельный господин в каждую секунду должен быть готов к тому что придется заложить в ротик какой- нибудь сиятельной даме. и обязан быть чистым! сиятельным дамам же писание в раковины ни к чему. природа сама позаботилась о том что это не слишком и возможно. золотым сиятельным дамам не страшно оставаться немножко грязненькими. их привилегия от бога. сказанное касается только сиятельных господ. свиньи могут мочиться по-своему: хоть в унитаз — хоть в фортепиано.
один наш немногословный коллега — павел — жаловался другому — крайне многословному — евгению — на то что не умеет интересно общаться с девушками. ты-то вот женька можешь красиво про все поговорить. — павел вздыхал. — а я что? — слушаю-слушаю что там она мне рассказывает — а потом могу добавить в ответ разве что: да уж бля… евгений расхохотался — и пересказал диалог всей кировской области. выражение прижилось. вскоре евгений поехал в карелию — куда-то под беломорскую кемь — в отпуск. в москве он соединился с веселой компанией друзей и подруг с которыми сто лет не виделся, разобранных лодок и рюкзаков-монстров. сели в мурманский поезд — открыли бутылки. первое чем захотел поделиться с товарищами болтливый женя — была почему-то печальная участь молчаливого паши. история пришлась по вкусу. ехать где-то сутки. а московские друзья евгения к его изумлению твердили за каждым словом: да уж бля… — как сломанные куклы — и заходились противным смехом. еще в пределах московской области евгений стал с ужасом на них смотреть. поезд летел — раскачивались летние занавески — звенели стаканы о подстаканники. эй — может хватит? — уже не смешно — может лучше поговорим об анальном сексе? — говорил он оксане с олесей. (и они действительно очень подходили для таких бесед.) да уж бля — может поговорим! — отзывались подруги и начинали по-припадочному трястись. эй — может лучше допить виски и всем поспать? — сердито обращался он к умным друзьям. да уж бля — лучше! — отзывались умные друзья с верхних полок и мычали как гнусные двенадцатилетние двоечники. (ладно не рыгали еще.) в вышнем волочке после твери евгений подхватил свой рюкзак — и вышел. выматерив сумасшедших друзей — и заодно весь вагон вместе с пожилой проводницей. да уж бля — съездил в карелию на белое море… — говорил он в вышневолоцкой гостинице подливая себе дрянной водки — закусывая селедочными пресервами — прислушиваясь как где-то за стенкой характерно охает и скрипит кровать. да уж бля — не сложилось — да ну его в задницу… — говорили в поезде евгения друзья — устраиваясь поудобней на полках. (надо спать — ведь уже ночь — а утром будет кемь.) да уж бля… — вздыхал паша в кирове высаживая из машины очередную симпатичную ему девушку. он подвез ее с работы домой. а она — раздосадованная — нервно желала ему доброй ночи.
это уже не массаж. — шелестнула анжела. прогнулась морем. сдавила мою голову. это уже не массаж. — я не спорил.
8-10-48-22-695 69 97. это прямой телефон воеводы мазовецкого. вельможного пана лешека мижелиньского. его кабинета в доме номер три на банковской площади столичного города варшавы. он всегда у меня перед глазами. висит у компьютера — и есть в мобильном. я в любую секунду могу набрать эти цифры и пожаловаться на вас — суки. на владика — третий год не возвращающего мне старинный киевский подстаканник. на безмозглых родителей — отравляющих мою жизнь. на вредную продавщицу кваса на углу воровского и декабристов… на каждого из вас. и пан воевода вам покажет!..
шахунья — железнодорожная станция между вяткой и нижним новгородом. шахунья — город. шахунская фабрика ‘тканые узоры’ производит замечательные вещи. они лежат в художественных салонах и у нас и в нижнем. у меня дома тоже полно шахунских прихваток салфеток и полотенец. миллион раз я ездил по этой ветке. однажды под конец лета по дороге домой в шахунье взял и вылез — надо ведь ее в этой жизни повидать. за станцией бабушка продавала яблоки. я спросил ее как пройти в гостиницу. не знаю, мальчонка — я ведь в сисю пьяная. — она ответила. я с большим удовольствием купил у нее яблок. нашел гостиницу — и встал напротив дежурной. молодая красивая полная — она разговаривала по телефону: …он надоел как репей… время час ночи… я позвонила в милицию… сказала — он пьяный в сисю… ну просто в сисю… в сисю в самую… так они тут же приехали и его забрали… она спросила чего мне надо. дала анкету и продолжила разговор. бросив сумку — я гулял ветреными шахунскими улицами — разглядывал девушек. пил из колонок — была не августовская жара. утром экспрессом уеду в вятку. шахунья — прекрасная финка — заселенная русскими. жаль что нет никакой реки — искупался бы голым. зашел в магазин за вечерними продуктами. в магазине много людей. когда подошла моя очередь — появились две круглые тети — которые уверенно передо мной влезли и сразу же стали обращаться к продавщице. разве вы здесь стояли? — спросил я их. а разве нет? — обиженно сказала первая. да ты посмотри на него — он же в сисю пьяный. — объявила вторая. я не в сисю пьяный. — возразил им. да ты в обе сиси пьяный, милый, иди проспись! — закричали тетеньки разом. когда в конце своего небольшого продуктового перечня я попросил коньяк — продавщица взглянула на меня неодобрительно. и оставалось одно: вечером в номере напиться в сисю — с веселым духом города шахуньи — с толстым шалопаем в зеленой шляпе.
презерватив — не гадость. — возражала мне одна знакомая. — скорее это святое: когда утром поднимаешь его с пола — холодный — заворачиваешь в газету — думая о том что он куда ближе тебе и роднее человека который недавно ушел. я делал грустное лицо и кивал ей: ну если ты об этом…
аметист бережет от пьянства — это известно. аметистовую подвеску подарила моему дяде — валерию — его жена вера. дядя валера работает механиком на ‘волгонефти’ — ходит по всей стране — бывает ненадолго выскочит в море. это серьезно ведь: ‘волгонефть’. но это — во время навигации. в период же когда наши реки лежат во льдах — дядя валера лежал перед телевизором в тесной квартире — и много пил. аметистовую подвеску он принял с трепетом. с любовью — с верой. прицепил на шнурок — повесил на пояс — на голое тело. а через день или пару дней его остановили на улице и повезли в вытрезвитель. там отобрали штаны. смотрят — а это еще что такое? — поверх резинки черных трусов выглядывает аметист — нежно светится алым фиолетом. милиционеры принялись смеяться — и тут же выдали версию о происхождении аметиста очень обидную для женатого мужчины — речника и моряка. дядя почти заплакал. попросил позвонить жене — попросил чтобы отпустили. рассказал об аметисте правду. дядю выслушали — и сунули в камеру. там он сидел в слезах — в компании шестерых. а через час прибежала тетя вера. из вытрезвителя ей позвонили — хоть так у нас и не принято. заплатили штраф — побрели домой. дома обнаружилось что аметист от дяди ушел — потерялся по дороге. и честное слово — на этом закончилось дядино пьянство. и можно увидеть его нетрезвым лишь в день открытия навигации — и в день ее официального закрытия.
