гольфах с оленьим желтым орнаментом — я привез их из коми — хотел кому-нибудь подарить. обувная красная ложка висит на входной двери — звенит как ‘поющий ветер’ — караулит дни. если сяду за письменный стол — ноги поставлю в таз с шишками. таков мой дом в декабре.
балкона у меня нет. дом старый — и сами окна как балконные двери. в теплые снежные полдни я открываю их — надеваю поверх ночнушки толстый плюшевый халат неизвестного семейного происхождения — надеваю немецкую шапку подаренную другом — и сижу у стены у окон — горячую клюкву пью. я вообще-то курю — и люблю спиртное. но в таком моем декабре ни того ни другого не хочется. ну курить я как курю — только если много бегаю — что-то делаю вместе с другими людьми. или когда выпью. а алкоголь мне нравится цедить если нет серьезных дел — или же дела сделаны. запоями не пью. а если напиваюсь — то редко — и утром после лишнего выпитого у меня холодеют ступни и кисти рук — и вместо сердца чувствуется сквозняк. а в декабре раза три может статься что куплю себе например кагор — и себя угощу. или чего-нибудь из болгарии из молдовы. и то — ближе к концу месяца-поста. вино конечно хороший и нужный напиток. я часто думал и продолжаю думать о том что было бы правильно иметь в домах кроме кранов с холодной и горячей водой и третий краник — с одним каким-то вином — желательно на выбор. об этом должны позаботиться власти. в ветлуге такое пока невозможно. даже во франции с италией третьих кранов нет. может быть в македонии — уже давно? или в стране црна гора.
декабрь — долгожданная радость. жизнь целует нас в декабре. делает подарки. я много сплю. мало ем. не выходя из дома помногу гуляю: мысленно вожу на санках детей и девиц — глядя в окна или в потолок — сидя или лежа. тусклый небесный свет. первые бедные новогодние лампочки — накрученные на деревья. любование декабрем — очень тонкая личная штука. японцы устраивают коллективные любования луной или алыми листьями клена — и это длится в течение вечера. декабрем любуются весь декабрь — захватывая слегка ноябрь и январь — предчувствуя и прощаясь. иногда захочется выйти в город и кого-нибудь привести. хорошую подругу. или позвонить и позвать в гости. я редко себе отказываю — в другие месяцы. пью курю и вожу девиц. но декабрь — это только для меня. и я иду на кухню заваривать зеленый чай и лимонник. мне нечем гордиться: я не поборол соблазн: спуститься в ‘ветлу’ за дурацкими вредными брусничной настойкой сигаретами и рулетом — сполоснуть чашки и гостью ждать. (да и соблазн ли это?) это он — декабрь: когда травяных отваров с отварами тишины хочется больше чем пения звонка над дверью — ‘это я’ через дверь — поцелуев с порога с холода — горячих скомканных шерстяных колготок…
(ночных походов на улицу уколова за новым бруснично-клюквенным нежным черносмородиновым безумием… ночных внезапных гуляний по широкому ветлужскому льду… мочеиспусканий друг против друга в теплом ветру середины смеющейся над нами неспящей подо льдом ветлуги… поскальзываний — тасканий на плечах — барахтаний в снегу — нескладных расстегиваний — неудачных попыток…)
я проснулся — от ясности и тревоги. белый ветер за окнами гудит — теплый снег декабрьской ночи в ветлуге. и в подъезде моем тоже ветер — на деревянной лестнице. в ветре пьяные где-то орут. поорали и умерли. два часа ночи — никакого сна. ну конечно — я ведь и днем валяюсь — ничем себя не мучаю. мне тревожно — как если бы вдруг обнаружил на коже своей у подмышки неизвестное небольшое пятно. никакого пятна нет. я включил свет. декабрь — утешь меня. это все оттого что плохо просыпаться ночью — и без сна сидеть. ну ладно — будем бодрствовать. я стал думать об острове колгуев в баренцевом море — как не так давно в августе ехать хотел в те края. как звонил в город печору — секретарю начальника печорского пароходства — узнавал ходит ли ракета на нарьянмар. сердитая была девушка — наверно не замужем — в холодной печоре — с акцентом печорских коми. сказала ‘звоните главному диспетчеру’ — и бросила телефон. главный диспетчер мне рассказал что ходит ‘заря’ а не ‘ракета’ — и не от печоры — (печора у нас обмелела) — а от поселка щельяюр — (это гораздо ниже) — по средам пятницам и воскресеньям в 6 утра — время пути 12 часов — цена 2430 рублей в одну сторону. город печора на реке печора — привет тебе от ветлуги: города и реки. — думал я когда вешал трубку. я включил свет и думал про остров вайгач между баренцевым и карским морями — и о проливе югорский шар между вайгачом и материком. и о поселке мезень — у мезенской губы белого моря. я туда тоже когда-то звонил — в мезенский отдел культуры: спрашивал не нужен ли работник с дипломом филолога — умеющий играть на аккордеоне — работавший в культуре несколько лет. я обзвонил в своей жизни много чудесных поселков — но так и живу здесь. ветлуга — мой воздушный корабль — мой батискаф — на котором я летаю над морями-качелями над торосами над черной пургой в свисте зимнего и весеннего ветра — на котором я погружаюсь в воду чтоб навагам смотреть в глаза. ветлуга — моя ненаглядная — капсула ‘ветлуга’ — умеющая плавать и летать — и нестись по полю. думая о мезени я открыл стеклянную дверцу в книжный шкаф достал альбом по мезенской росписи — это местное искусство так завораживавшее меня на последних курсах: кони солнца олени — ели с корнями — уточки и лебеди — их перья — звезды — штрихи обозначающие ветер и бег — на сундуках и прялках — на колыбелях и туесах. я окончил нижегородский университет.
уснул под утро. проснулся в десять часов утра. тревоги и близко не было. декабрь — ты снова мне рад — кричишь с улицы из магазина своими белыми криками — белыми стуками стучишь в окно. ну что? первую бутылку кагора я заслужил этой ночью. позавтракал капустой и клюквой — запил тонизирующим сбором № 3 — оделся и иду. не в ‘ветлу’ конечно — надо ведь пройтись. дохожу до первомайской площади — там продают варежки и носки — баночные закрутки, хрен и старые книжки. рядом есть магазин. покупаю кагор с парусником на этикетке и с сургучовой пробкой. еще воды. через пятнадцать минут ногами стучу по лестнице — стряхиваю с ботинок снег — я дома.
час дня. кагора больше нет. я вытащил аккордеон — и на всю ветлугу играю. пою на македонском — на сербском — и на татарском про соловья. и болгарскую песню ‘вървите дружки’. и ‘найщастливият ден’. языки-то я нет не знаю — знать бы двадцать — а знаю два — а песен вот нахватался. пою на немецком какой-то бред на мотив ‘лили марлен’. и про красную армию. пение обрывается хохотом. довольный собой — голодный из-за кагора — съедаю гору квашеной капусты запиваю водой — и снова выхожу на улицу. а не пойти ли — думаю — на переговорный пункт? не позвонить ли виктору в коношу? коноша — узловая станция северной железной дороги — мелькнувшее в окнах чудо где под свист поездов родилась сама ласка — где нельзя жениться потому что ласковы все до единой девушки — город вскоре после вологды — центр коношского района архангельской области. в моем доме есть телефон — но на ветлужский переговорный пункт уводит меня декабрь — и я не могу не принять его приглашение. ‘коноша — третья кабина’ — бегу. здравствуй виктор — это ветлуга. — говорю в трубку. привет д.о. — слышу в ответ. ветлуга — подруга коноши.
возле общежития лесного техникума девчонки курят. на автостанции — автобус ‘ветлуга — урень’. никто почти не садится. милиционер по висячему телефону звонит. наверное жене. кагор отшумел в моей голове. хорошо прошумел — красиво. по улице-спуску мне навстречу поднимаются рыбаки. их телогрейки расстегнуты — зимние шлемы сварщиков стянуты на затылок. буры несут — и волокут ящики — ну конечно. смеются. выпили водки на льду. уже темнеет. около нуля в ветлуге.
что такое ветла? — это женское дерево которое вместе с ольхой и ивой подает жизнь — принимает роды и лечит детей — успокаивает и обнимает взрослых — это дерево свадеб по любви — зачатий от нежности — уюта и долгой жизни. кто губит себя и близких — жжется снаружи жжет изнутри — после
