– Пока он отказывается отвечать на вопросы. Но после обеда этап может быть…
– После какого обеда? – поморщился Круча.
Обвинение Костину предъявлено, а это значит, что уже сегодня его могут отправить в следственный изолятор. И уж лучше допросить его сейчас. А раз так, надо спешить, а то придется забыть про обед. Или отложить его на более позднее время. А есть хочется уже сейчас…
– Да, и еще, с презерватива пальчики сняли, – сказал Синицын. – Там Остроглазова пальцы, и еще женщина его в руки брала. Ну, не сам презерватив, упаковку… Там его пальчики в основном. Такое впечатление, что он упаковку эту достал, а она ее выбросила.
– Что за женщина?
– Такие же пальчики мы обнаружили в комнате гостевого дома. Судя по всему, принадлежат они жене Ковальского. Личность ее установили, Элеонора Георгиевна Ковальская, проживает в Санкт-Петербурге…
– Это интересно, Гриша. Это все очень интересно… Вопрос только в том, когда Вадим успел с ней согрешить? До того, как принялся крушить статуи, или после того?
– Будем выяснять.
– Как? – озадаченно спросил Круча.
Что, если Костин действительно не убивал своего брата? Может, он действительно так боялся своей жены, что готов был взять на себя чужую вину, лишь бы она не узнала про любовницу? Что, если Остроглазова убил муж Ковальской? Ведь было же предположение, что Элла готовилась к свиданию с Вадимом. И плевок с кровью был в гостевом доме. Что, если это Леонид Ковальский из ревности Остроглазова пристукнул? И что, если кто-то другой докопается до истины, а подполковник Круча останется в дураках? И еще получится, что он силой выбил показания из Костина… Нет, тут самому нужно брать в руки лопату и выкапывать кость, зарытую собакой. Только так можно реабилитироваться, хотя бы в собственных глазах.
– Шульгина в Питер надо отправлять, – решил Синицын.
– А толку? Эта Элла скажет, что вышла погулять перед сном, пришла в беседку, увидела презерватив, стало интересно, посмотрела, что это такое, а потом выбросила… Нет, здесь тоньше надо. К Муравлевым надо ехать, они коньяк с Ковальской пьянствовали. Муж ее спал, а они коньяк пили. Может, они видели, куда пошла Элла. Может, знают зачем…
Но как-то слишком просто все получалось. Экономка Роза рассказала про Лизу, он вышел на нее через последнюю подружку. Сплеча рубил выводы и прижал подозреваемого к стенке. Кавалерийским наскоком Костина брал. Но, возможно, своей лихой удалью он одолел невиновного человека. Хотя невинным Костина не назовешь, потому что он желал смерти своему сводному брату, но для сурового приговора одного этого мало.
– Хорошо, я сам к ним съезжу, поговорю.
– Ты следователь, Григорий Викторович, на тебя опера должны работать. А раз уж я впрягся в этот гуж… Я сам к Муравлевым съезжу. Но это потом, сначала Костин…
Круча не стал вызывать обвиняемого к себе в кабинет. Пока распоряжение спустится вниз, пока его примут к исполнению и отконвоируют задержанного наверх, на второй этаж, пройдет время, а борщ уже остынет, и голубцы потеряют свою первозданную свежесть.
Он спустился в изолятор временного содержания, зашел в камеру, где в ожидании этапа коротал время Костин. Недавно там сделали капитальный ремонт, и вместо убогих, наспех сколоченных нар здесь стояли вполне приличные на вид койки с жесткими сетками и деревянными спинками, аккуратный стол и стулья, не прикрученные к полу. Раньше ближний угол справа занимал загаженный постамент с вмонтированной в нее чашей «Генуя», сейчас же вместо этого безобразия стоял обычный унитаз со сливным бачком. Не сказать, что комфортно и уютно здесь, но куда приятнее, чем в былые годы. К тому же Костину не досаждали соседи-уголовники. Круча распорядился, чтобы к нему никого не подсаживали. Костин – человек не простой, если его вдруг обидят, то может подняться шум, а кому нужны проблемы на ровном месте?
Костин сидел за столом в спортивном костюме, пил чай и смотрел телевизор. Когда дверь открылась, он пугливо поставил чашку на стол, как будто боялся, что ее отберут. Но скорее всего, это была реакция человека, смирившегося с тем, что ему придется жить в неволе и унизительных для него условиях. Но, увидев подполковника Кручу, Костин расправил плечи. Начальник криминальной милиции был здесь царь и бог, но Евгений Максимович почему-то боялся его меньше, чем дежурного старшину.
– Как поживаете, Евгений Максимович?
– Спасибо, хуже некуда, – угрюмо буркнул Костин.
Сервелат у него на столе дорогой, сырная нарезка, печенье, конфеты. Видно, что жена мужа не забывает. А в передачах арестантов не ограничивали, они ж не звери какие-то, чтобы их на голодном пайке держать. Лишь бы только спиртного не было и наркотиков. И телевизор можно в камеру, и холодильник, если есть.
– Да нет, в СИЗО будет гораздо хуже. Там и камера общая, и с передачами посложнее, к тому же там делиться придется. Если все не заберут… Плохо в СИЗО, Евгений Максимович, очень плохо.
– И вы пришли мне, чтобы это сказать? Я во всем признался, мне больше не о чем с вами говорить…
– Адвокат настаивает на состоянии сильного душевного волнения.
– Так и было.
– Надеетесь на условный срок?
– Да, надеюсь. Потому что я не убивал Вадима. И вы прекрасно это знаете.
– Я прекрасно это знаю?
– Вы должны понимать, что я не мог убить Вадима.
– И вы даете мне подсказки, чтобы я это понял, это вы хотите сказать?
– Подсказки?
– Вы утверждаете, что ударили Вадима в районе двух часов ночи, а погиб он в районе трех.
– Нет, это не подсказка. Просто я не знал, когда он погиб… Вам нужно, чтобы я изменил показания?
– Чем вы ударили Вадима?
– Молотком.
– Тем, которым он разрушал статуи?
– А каким еще?
– Не знаю. Если его убили молотком, то каким-то другим… Где орудие убийства?
– Понятия не имею.
– Куда вы его дели?
– Я не знаю… Я не знаю, чем вам помочь.
В глазах Костина смешались радость и страх. Он понимал, что у него появился шанс выйти на свободу, но в то же время его пугала огласка. Его жена могла узнать про любовницу, и он, похоже, действительно этого боялся.
– Евгений Максимович, что вы можете сказать мне про Эллу Ковальскую?
– У меня с ней ничего не было! – мотнул головой Костин.
– А могло быть?
– В каком смысле?
– В интимном.
– Я же говорю, не было ничего… И быть не могло. Так что не надо вешать на меня собак!
– А у Вадима с ней могло что-то быть?
– С Вадимом?.. А что такое? – озадаченно спросил Костин.
– Вы мне так и не ответили на мой вопрос, что представляет собой Ковальская?
– Женщину она собой представляет. Красивую женщину.
– Сколько ей лет?
– Двадцать восемь.
– А Ковальскому сколько?
– Сорок пять.
