беседку, где их и застукал проснувшийся рогоносец… Потому и накричал Ковальский на свою изменщицу- жену…
– Ну, когда проснулся. Проснулся, увидел, что пах выбрит, и накричал.
– Наталья, меня не интересует его пах. Меня интересует, почему Ковальский кричал на свою жену в ту ночь, когда погиб Остроглазов?
– А разве он на нее кричал? – удивленно посмотрела на Кручу Муравлева.
– А разве вы этого не говорили?
– Говорила… Только я не уверена. Может, мне приснилось. Может, никто и не кричал. Когда мы проснулись, их уже не было…
– А когда вы проснулись?
– Ну, где-то в начале седьмого… Правда, мы целый час в постели провалялись. Или даже два. А потом Женя появился. Беда, говорит, Вадим утонул…
– Он сказал это, и вы уехали.
– А что нам оставалось делать? – басовитым, с бархатистой хрипотцой голосом спросила Наташа.
Но нет, это был не ее голос. В зал твердой походкой уверенного в себе человека входил среднего роста, крепкого телосложения мужчина в дорогом летнем костюме. Черты лица грубые, резкие, властные, крепкий, чуть приплюснутый нос, тяжелый подбородок. Но взгляд на удивление мягкий, добродушно-ироничный. Примерно таким Круча и представлял себе хозяина этого дома.
– Здравствуйте, подполковник! Михаил Александрович Муравлев!
Рукопожатие у него крепкое, быстрое и четкое. И движения размеренные, лишенные беспечной сумбурности. Он сел на диван, заложил ногу на ногу и замер в ожидании вопросов. Было видно, что Муравлев готов пообщаться с представителем уголовного розыска, но при этом ясно давал понять, что он устал после рабочего дня и у него мало времени.
– Значит, вы уехали от Костиных… А что вас встревожило? – спросил Круча. – Почему вы уехали?
– А что нас могло встревожить? Мы же думали, что этот Вадим сам утонул.
– Почему вы так думали?
– Так пьяному море по колено. Полез купаться и утонул. Так часто бывает.
– Не самое лучшее время для купания.
– Говорю же, пьяному море по колено. И мозги набекрень. Нормальные люди спать ложатся, когда выпьют, а дураков ветром носит, не знаешь, куда прибьет. Этого к воде прибило. Девки с ним купаться не захотели, так он их за это наказал.
– Какие девки?
– Гипсовые.
– Хариты?
– Вот-вот, хариты. Женя говорил, что это богини какие-то. Может, их главный бог этого придурка и пристукнул.
– Остроглазова?
– Остроглазова.
– Так он утонул или его пристукнули?
– Не надо меня ловить на слове, подполковник, – с достоинством уважаемого человека улыбнулся Муравлев. – Это сейчас я знаю, что Жениного брата убили. А тогда я думал, что он просто утонул.
– Когда тогда?
– А когда мы от Жени уезжать собирались. И уехали… Нам потом Фима позвонила, все рассказала. И что вы Женю подозреваете, тоже рассказала… Кстати, как он там?
– Жив-здоров. Но не весел.
– Надо понимать… Не мог он брата своего убить.
– А кто мог?
– Не знаю. Вы милиция, вы и ищите.
– Ищем. Именно поэтому я здесь. Именно поэтому спрашиваю, почему вы уехали, не дождавшись милиции?
– Я же сказал, мы думали, что Вадим сам утонул. А объясняться с милицией не входило в мои планы. Не хотелось убивать на это выходной. Да и настроение портить не хотелось.
– А сама по себе гибель Вадима настроение вам не испортила?
– Испортила, но не очень.
– Как вы относились к Вадиму Остроглазову?
– Никак. Не нравился он мне, – прямо смотрел на Кручу Муравлев.
– Почему?
– Гнилой он. Снаружи все блестит, а внутри гниль одна. Ни кола ни двора, а на всех свысока смотрел. Мы для него не люди, мы для него плебс. Не его уровень.
– Он вам прямо это говорил?
– Ну, так прямо не говорил. За такие слова и в морду можно получить. Но если его послушать, то именно такая мысль на ум и приходит, он князь, а мы грязь.
– Насколько я знаю, вам, Наталья Борисовна, приходилось его выслушивать в последний день его жизни. Вы стояли на пристани, кормили рыбок. О чем вы с ним говорили?
– Кормили рыбок? – пожала плечами Муравлева. – Ну да, кажется, было… Да, он подошел ко мне, о погоде заговорил… Да, о погоде. Лето, говорит, а погода не очень. Что-то там о глобальном потеплении говорил. Чем сильней потепление, тем больше будет холода, сказал… Нормально говорил, без апломба. Может, потому, что выпил много…
– Да уж, выпил он хорошо, – кивнул хозяин дома.
– Я слышал, больше всех выпил Ковальский.
– Это верно, Леня перепрыгнул всех.
– Много выпил?
– Да не больше других, просто слабый он на это дело. Не совсем слабак, конечно, но слабее других.
– Вы его, говорят, еле до кровати дотащили? – спросил Круча, взглядом призывая собеседника сосредоточиться.
– Да, было такое.
– Он признаки жизни подавал?
– Мычал что-то. Элле говорил, чтобы спать ложилась.
– А она не легла?
– Да вроде бы нет. Наташа говорила, что она там покуролесила, – усмехнулся в ус Муравлев.
– Куролесила?
– Из дома выходила, раз, другой. Вот и спрашивается, где ее черти носили?
– Вот это бы я и сам хотел знать, – заинтригованно смотрел на собеседника Круча.
– Да, но я не знаю. Я знаю только, что Элла уходила куда-то. А потом Леня на нее кричал.
– Миша! – зыркнула на Муравлева его жена.
– Что Миша? – возмущенно глянул на нее он. – Откуда я знаю, может, это Леня Вадима пристукнул? Он пристукнул, а сидит Женя. У тебя с Эллой полная солидарность, а Женьке срок мотать… Если твою Эллу на приключения потянуло, почему Женя должен страдать?
Наташа огорченно кивнула, соглашаясь с мужем. Не хотела она сдавать подругу, но сама ситуация к этому подталкивала.
– Значит, все-таки кричал Ковальский на свою жену? – глядя на Муравлеву, спросил Круча.
– Кричал.
– А она выходила во двор после того, как ушел Остроглазов?
– Да, я слышала, как открывалась дверь, – вздохнула Наташа.
– Когда это было?
– Ну, я уже спала… Слышу, дверь открылась. Смутно так слышала, сквозь сон.
– А время назвать не сможете?
– Не смогу: я на часы не смотрела. А может, и не было ничего. Может, померещилось…
