— На яблоне.
Но андалусский приятель был нудным, как зубная боль.
— А что вы потом с ними делаете?
— Как что? Хороним! Что еще нам с ними делать? — Потом немного подумал и добавил: — Ну а некоторых сжигают.
— Деревья?
— Ты что, с ума сошел? Покойников.
— А что вы делаете с деревьями, черт возьми, что делаете с яблонями?
Салорио подумал, что его приятель спятил, но постарался сохранить спокойствие и снисходительно ответил ему:
— Продолжаем есть яблоки, что еще нам с ними делать?
Видя, что андалусиец хранит молчание, Андрес счел нужным, в свою очередь, задать тому вопрос, ответ на который в глубине души мало его волновал:
— А на каких деревьях вы обычно вешаетесь?
— На оливах!
— Ну да, черт возьми, конечно, ведь у вас их больше всего… — сказал Андрес, стараясь не демонстрировать своего безразличия к теме, после чего задал следующий вопрос, волновавший его не больше первого: — А что вы с ними делаете, когда кто-нибудь вешается на них?
— Мы их срубаем! Что же еще?
Андрес ничего не сказал, но про себя подумал: какие все-таки странные эти андалусийцы, ведь дерево не виновато в отчаянии и безрассудстве человека.
Ах, меланхолия, единственное поистине суверенное царство! Время от времени она овладевала и им. Шесть или семь лет назад дождь в Сантьяго шел десять месяцев кряду. И на протяжении всей бесконечной череды серых, унылых дней солнце выглянуло лишь четыре раза, да и то не больше чем на десять минут.
Возможно, люди сводят счеты с жизнью от скуки, чтобы придать существованию какую-то перчинку. Ведь что-то есть в том, чтобы повеситься на дереве, которое и дальше будет приносить плоды, и раскачиваться на нем, как когда-то в детстве, прервав земное существование по собственной воле, не дожидаясь, чтобы кто-то другой отнял у тебя жизнь. А может быть, чтобы не тешить себя напрасными надеждами. А возможно, такое самоубийство — это некий акт прозрения. Кто знает?
В глубине души Андрес Салорио, главный полицейский комиссар галисийской столицы, предпочел бы, чтобы ничто не нарушало привычного хода вещей и чтобы жизнь продолжалась, несмотря ни на что.
— Все-таки самое неприятное — это сырость. Как надоедает этот дождь! — произносит он, вздыхая с притворным смирением. На самом деле он привык к дождю. Прошлый год выдался крайне засушливым, но в конце его все вернулось на круги своя. И в последние месяцы вновь идут бесконечные дожди.
4
Услышав комментарий полицейского, Карлос Сомоса улыбается. Впрочем, он уже давно, сам того не замечая, сидит с улыбкой на губах. Это что-то вроде застывшей гримасы, и она кажется комиссару неприветливой, если не презрительной; при этом профессор не удостаивает своего собеседника даже коротким взглядом. Он предпочитает смотреть в окно.
Сейчас все его внимание сосредоточено на фигуре Клары Айан, которая вышла из здания комиссариата и, укрывшись под пластиковым зонтом, похоже, направляется к заведению, в котором они сидят.
Впрочем, впечатление оказывается ошибочным: единственное, что пытается сделать Клара, — это по возможности обойти потоки воды, устремляющиеся по склону чуть в стороне от входа в пивную.
Когда Клара оказывается рядом с баром, Сомоса начинает постукивать по оконному стеклу кончиком ключа от машины. Несколько минут назад он извлек его из левого кармана брюк, чтобы рассеянно поиграть им. А может быть, чтобы еще раз продемонстрировать окружающим марку своего автомобиля: ведь он так им гордится.
Услышав стук ключа по стеклу, адвокатесса поднимает взгляд и, стараясь удержать зонт, который чуть было не вырвал у нее из рук сильный порыв ветра, улыбается, кивает головой и говорит «привет». Затем, не переставая улыбаться, демонстрирует левое запястье с часами, чтобы дать понять, что опаздывает.
— Ну и аппетитная же дамочка! — восклицает со вздохом доктор Сомоса, давно смирившийся с невозможностью выразить свою неудовлетворенность иным способом.
— Да уж! — подтверждает комиссар, поднося к губам кружку с темным пивом.
Оставив позади витрину паба с сидящими за ней двумя немолодыми мужчинами, адвокатесса продолжила свой путь по Руэла-де-Энтресеркас. Она живет совсем неподалеку, в здании, выходящем задней стороной в тот самый узкий переулок, по которому она сейчас прокладывает себе путь, упорно сражаясь с ветром и потоками воды. Однако большая часть просторных окон ее жилища выходит не сюда, а на противоположную сторону, и из них можно созерцать старинный колледж Сан Клементе, парк Аламеда, бульвар Феррадура и даже церковь Святой Сусанны, занимающую самую возвышенную часть древнего кельтского поселения и окруженную целой рощей столетних дубов.
Ее жилище находится в старом здании, построенном в том месте, где некогда проходила окружавшая город стена. Здание возвели вскоре после того, как стена была разрушена. А совсем недавно из него изъяли все внутренности, оставив только стены, и по указанию Клары Айан оно было полностью перепланировано по проекту, разработанному ее приятелем архитектором. В доме четыре этажа, которые соединены между собой по принципу двойного дуплекса. Впрочем, не исключено, что здесь использовались и иные дизайнерские приемы. Вид, открывающийся из окон дома на Аламеду, просто великолепен. На противоположной стороне здания с двух верхних этажей можно также любоваться барочными башнями собора и многочисленными колокольнями церквей, которыми наводнен город.
Новый порыв ветра заставляет женщину поднять зонт кверху. Крепко удерживая его твердой рукой, Клара привычно справляется со строптивым зонтиком. Проявив отменную сноровку, она не позволяет ему вывернуться наизнанку и продемонстрировать спицы идущему навстречу прохожему; из-за низко наклоненного зонта ей видны только его насквозь промокшие ботинки и брюки, которые постепенно перемещаются по направлению к ней.
Она не поднимает глаз, устремив взгляд на каменную плитку тротуара, по которой вода теперь уже струится бурным потоком. Однако, видя, что ноги мужчины подошли совсем близко, Клара приподнимает зонт, смотрит в лицо человеку и, узнав его, здоровается. Это Адриан, парень ее соседки по квартире.
— Привет. Что, идешь к подруге? — приветствует она его.
— А ты в такой дождь проходишь мимо дома? — спрашивает он.
У Клары создается впечатление, что он намеренно избегает прямого ответа на ее вопрос.
— Иду к Вратам Фашейра. У меня сигареты закончились, — отвечает она. — А ты-то зайдешь или нет?
Похоже, столь прямо поставленный вопрос смущает Адриана, и он не знает, что ответить.
— Нет, — говорит он наконец. — Я ей дважды звонил на мобильный, но она не ответила. Позвонил домой, и там тоже никто не взял трубку. Не знаю, где она может быть, так что пойду к себе. Каждый у себя, а Бог повсюду, — добавляет он на манер псалма. — Увижу ее завтра или как-нибудь потом.
Клара чувствует, как вода, та самая струящаяся по улице вода, которую до этого момента ей так удачно удавалось обходить стороной, насквозь пропитывает туфли. Она всегда сомневалась в правоте утверждения о том, что нельзя дважды войти в одну реку.
Они стоят под дождем такие беззащитные и одинокие, что со стороны кажется, будто их связывают нежные чувства. Но ничего подобного. Клару занимает только один вопрос: все ли в порядке у Адриана с ее
