казалось, превратились в сигнальные огни некой посадочной полосы, о существовании которой раньше никто даже и не догадывался.
Наша тихая, незаметная библиотекарша, вооруженная мокрой шваброй и охваченная невероятным возбуждением, являла теперь собой совершенно гротескный образ. В довершение всего под сводами просторной библиотеки вдруг раздался низкий глухой голос, эхом раскатившийся по древнему храму знаний:
— Аида Пена, садись на швабру и взлетай!
В этот момент шум голосов в зале достиг своего апогея, заглушив даже рев моторчика вертолета.
Аппарат же, управляемый кем-то невидимым крайне умело, даже виртуозно, как ни в чем не бывало продолжал бороздить воздушное пространство читального зала, искусно увертываясь как от свисающих с потолка люстр, так и от ударов швабры, с помощью которых Аида Пена тщетно пыталась сбросить его вниз; при этом сие механическое — если не дьявольское — устройство по-прежнему демонстративно размахивало транспарантом, оскорбительно и вызывающе развевающимся, подобно воинскому штандарту, над скопищем умников, собравшихся в просторном зале библиотеки.
В то время как сеньорита Пена преследовала свою цель, находившиеся в зале обратили внимание на то, что насадка на швабре недостаточно хорошо отжата и остается совершенно мокрой. Влага утяжеляла швабру и никак не способствовала сохранению равновесия несчастной фехтовальщицы, с трудом удерживающей свое оружие в слабеющих руках; это, в свою очередь, нарушало точность ударов, которые наша библиотекарша пыталась направить против бесовского приспособления. В результате швабра, подобно кропилу в руках пьяного священника, обильно увлажняла не только старинный пол зала, но и тела постепенно отсыревающих читателей.
Неужели и она тоже может быть отнесена к категории придурков? Одна только мысль об этом приводила библиотекаршу в немыслимую ярость. Гораздо большую, нежели эпитет «ведьма», которым ее недавно наградили.
Несмотря на растущий шум и наступившее всеобщее веселье, Аида Пена не собиралась отступать от своих намерений и усердно продолжала преследовать летательный аппарат — с самоотверженностью истинного энтомолога и с полным отсутствием результата. Так продолжалось несколько минут, которые, в силу своей крайней насыщенности, пролетели мгновенно. Хотя героине нашего рассказа они, возможно, показались вечностью.
А завершилось все в тот момент, когда Провидение сочло уместным преградить ей путь подставкой для зонтиков и край ее юбки зацепился за палец бронзового Купидона, почерневшего от забвения и табачного дыма, которым окутывали его целые поколения посетителей читального зала. Сей Купидон являл собой некий игривый предмет интерьера, никак не вписывавшийся в атмосферу этой территории умников, которую уж игривой-то никак до настоящего момента назвать было нельзя. Зато теперь игривости ей хватило с лихвой.
Итак, бронзовый перст известного шалунишки, выставленный вперед с совершенно определенными намерениями, крепко ухватил тщательно отглаженную, без единой морщинки целомудренную серую юбку в широкую складку, скрывавшую не слишком аппетитные изгибы тела несчастной дамы и тщательно оберегавшую ее ноги от посторонних взоров. В результате сеньорита Аида, директор библиотеки, пребывавшая при исполнении служебных обязанностей, оступилась, плашмя упала на пол, издала жалобное «ой!», судорожно прикрыла обнажившийся срам и, неожиданно изловчившись, вновь приняла вертикальное положение. И все это за какие-то секунды.
Встав на ноги, библиотекарша тут же обратилась к одному из стоявших поблизости студентов. Гордясь тем, как ловко ей удалось справиться с неловким положением, она спросила у него:
— Вы видели мою быстроту?
— Вашу срамоту?
— Мою быстроту!
— Да, но я никому об этом не расскажу.
Отовсюду стали раздаваться сдавленные смешки, обычно предваряющие всеобщий взрыв хохота. Однако Аида Пена сумела подавить сие безобразие в самом зародыше, повысив голос и вопросив визгливым тоном:
— Что вы сказали?
— Да что вы, сеньора, как я мог себе позволить… — робко пробормотал студент, показавшийся библиотекарше действительно полным придурком.
Между тем швабра, вырвавшаяся из рук дамы в момент падения, продолжила движение в свободном полете и случайно задела одну из лопастей вертолета, введя его таким образом в штопор.
Не создавая никакого шума, если не считать нарастающего гула возбужденной толпы студентов, летательный аппарат устремился вниз и благополучно приземлился на голову старшей дочери полномочного представителя центрального правительства в Галисии, удивительным образом выбрав ее среди десятка гораздо более удачно расположенных голов. Сей странный выбор сулил непредсказуемые и крайне серьезные последствия для того, кто с безопасного расстояния осуществлял управление вертолетом.
Приземление на достойнейший череп было весьма впечатляющим и вызвало радостное оживление среди присутствующих, которые встретили его шумными аплодисментами. Завершение инцидента можно было бы считать вполне благополучным, если бы не одно нежелательное сопутствующее обстоятельство: на лбу ошеломленной девушки образовалась рубленая рана, определенно требовавшая хирургического вмешательства.
Тем временем библиотекарша, не забывая краем глаза внимательно следить за сбитым летательным аппаратом, разразилась жалобными стенаниями по поводу якобы невыносимой боли от удара об угол стола, который она получила при падении.
Она продолжала стонать и жаловаться до тех пор, пока автор сего грандиозного аэропредставления не спустился с высот, откуда он управлял полетом воздушного судна. Сойдя с небес на грешную землю, он, вместо того чтобы позаботиться о самоотверженной библиотекарше, поднял с пола вертолетик и принялся расправлять его лопасти. После чего как ни в чем не бывало удалился. Он двигался неторопливо и флегматично, как какой-нибудь британский лорд. Однако, едва выйдя за дверь, он начал усиленно осенять себя крестным знамением, словно отгоняя нечисть.
В этот момент Аида Пена резко усилила интенсивность своих стенаний, давая тем самым понять, что она узнала человека, совершившего столь безрассудное действо. Это был сын любовницы главного комиссара полиции Сантьяго-де-Компостела.
Когда Андрес Салорио, пребывавший при исполнении служебных обязанностей и знакомившийся с отчетом о происшествии, дошел до этого места, он не знал: то ли продолжать улыбаться, то ли начинать потихоньку всхлипывать.
3
Утро первого дня марта 2008 года было дождливым. Небо было серым, почти черным из-за огромных грозных туч, покрывавших его до самого горизонта. Не к добру это, подумал Андрес Салорио, когда, встав с постели, раздвинул шторы и увидел льющийся на землю дождь.
По прошествии нескольких часов дождь продолжал барабанить по крышам столь же настырно и размеренно, как и ранним утром, однако он так и не достиг той степени интенсивности, которую предвещали мрачные свинцовые тучи, по-прежнему грозно нависавшие над близлежащими горами.
Вместе с тем комиссар должен был признать, что, несмотря ни на что, день начался не так уж плохо. Гораздо лучше, чем такой же торжественный день ровно год назад. Сегодня, вопреки его опасениям, Эулохия, любимая женщина комиссара, встала в великолепном, правда, слегка возбужденном расположении духа. У нее был день рождения.
