И все же Конторно хотел убедиться в том, что его не обманывают, что все, о чем пишут газеты мира, – правда. Он привык никому не верить после стольких потерь и теперь требовал, чтобы последний человек, которому он доверял полностью, подтвердил ему сам, что он может говорить свободно. Полиция пошла ему навстречу, и погожим осенним днем вереница бронированных автомобилей направилась в окрестности Рима, к дому, больше напоминающему крепость перед осадой. Сальваторе Конторно провели в комнату, где он увидел Томмазо Бускетту, безупречно одетого, но немного более бледного, чем обычно. Здесь же дежурили несколько следователей и полицейских.
«Я не стану говорить при свидетелях», – решительно заявил Кориолан, и в его зеленых глазах блеснула сталь. Не решившись противоречить ему, стражи порядка покинули комнату. И только теперь Томмазо Бускетта сделал незаметный приглашающий знак рукой. Казалось, он с трудом сдерживает необычайное волнение. Опустив голову, Конторно медленно приблизился к Бускетте и опустился перед ним на колени. Он поцеловал его руку и, уткнувшись в нее, разрыдался, как ребенок.
Дон Мазино погладил его тонкие густые черные волосы, в которых проблескивали серебряные нити, и перед его внутренним взором встали, как живые, его погибшие дети. Антонио, Бенедетто… Ему казалось: это один из них просит его благословения на трудное дело; он слишком многих потерял и слишком рано поседел. И он способен на многое, но только, как и сам Бускетта, из-за любви. Томмазо смотрел на его низко склоненную голову и не замечал, как по его щекам текут слезы, которые невозможно удержать. «Посмотри на меня, сынок», – сказал он, и когда Конторно поднял наконец свои прозрачные зеленые глаза и встретился с усталым взглядом Бускетты, Дон Мазино наклонился к нему и поцеловал в лоб как любимого ребенка. «Теперь ты можешь рассказать им все, сынок», – дрожащим голосом произнес он.
Глава 2.
«Если ты не умеешь молчать, то умрешь». Легенды преступного мира Америки
В конце XIX Мафия в США начала формироваться, когда в страну со всех концов света стали прибывать эмигранты: ирландцы, евреи, итальянцы. Новые соседи с огромным трудом привыкали и друг к другу, и к новой обстановке. Естественно, что в атмосфере всеобщей неустойчивости, слабости государственной власти, зыбкости будущего соотечественники стремились держаться поближе друг к другу. Они обязаны были выжить, и это чувство делало феномен, называемый «мафиозным инстинктом», особенно острым. В результате вскоре в стране появилось такое явление, которого не было больше нигде, только в Америке, как банда гангстеров. К их услугам часто прибегали видные политики, предприниматели, поскольку видели в них опору для укрепления собственной власти, а позже эти банды гангстеров объединились в крупные мафиозные кланы, которые сразу поняли: в этой стране выживет только тот, кто окажется самым безжалостным, самым циничным и наглым в этой всеобщей конкурентной борьбе.
«Никого не жалко, никого:
ни тебя, ни меня, ни его». Аль Капонеtc ' «Никого не жалко, никого:
Темные ледяные волны хлестали в непоколебимое, как судьба, гранитное основание возносящегося в небо утеса. Здесь не росла даже трава, и порой казалось, что над этим местом предпочитают не пролетать птицы. «А чего удивляться, если это место носит страшное название Алькатрас? Жуткая тюрьма, из которой невозможно сбежать; ведь чудеса случаются только в романах вроде „Графа Монте-Кристо“, а в жизни все гораздо сложнее – она медленно убивает. Так и живешь изо дня в день в мучительной агонии и даже подозреваешь, кто ее истинный виновник. Ты сам? Это сказать легче всего. А может быть, это государство, которое сделало все, чтобы ты стал таким, каков ты есть на самом деле? Я – ваше порождение, а вы ненавидите меня, этот Чикаго, этот президент, по распоряжению которого и построена тюрьма.
Да, наверное, в тюрьме мне самое место. Я всегда ощущал себя в тюрьме, даже находясь на воле, и никогда не мог избавиться от мучительной боли, которая преследовала меня как там, так и здесь. Так какая же разница? Самое смешное, что место выбрали, как будто желали в очередной раз посмеяться, – Аль. Оно называется – Аль. Мое имя. Нет, это не они посмеялись, это, наверное, сам Господь Бог посмеялся, который, как известно, большой насмешник, и подобные шутки как раз в его духе. Как бы ты ни рвался, что бы ты ни предпринимал, все равно попадешь в свой ужасный Алькатрас».
Интересно, а что делал бы граф Монте-Кристо, окажись он на месте Аль Капоне? Переплыл бы этот ледяной серый залив, при взгляде на который буквально бросает в дрожь. Издалека видно, что он буквально кишит акулами. Конечно, можно решиться и на безумство, но он так стар и так устал, бесконечно устал от ненависти, от всеобщего безумия, от травли, как будто он дикий зверь. Его не хотят видеть, что ж, это взаимно. Раз в неделю в Алькатрас наведывается катер с большой земли. Он привозит сюда охрану.
Аль видит, как полицейские каждый раз невольно ежатся, словно от пронизывающего ветра. Он знает: это они увидели безобразный черный утес, спутанный со всех сторон щупальцами колючей проволоки. А самые молодые из охранников, еще не успевшие толком растерять своего романтизма, наверное, смотрят на эту тюрьму как на подобие средневекового замка. Конечно, немного похоже. Только массивные караульные башни и толстые стены, за которыми можно обороняться от нападающих врагов. Или спрятать их от мира навсегда.
Когда же охранники входят внутрь, то кадры этого фильма становятся несколько иными и он даже меняет свой жанр. Господа, осмотрите как следует ад во всех его проявлениях. Для кого-то он средневековый, а для кого-то похож на фантастический фильм, один из тех, что так любят снимать в Голливуде: достаточно представить космический корабль, одинокий в холодной враждебной Вселенной, от которой его отделяют мощные электрические двери, суперсовременные магнитные детекторы, от них не ускользнет даже случайно упавшая на пол иголка. А этот убийственный электрический свет – ровный, бесцветный, безликий, как будто тебя уже заживо похоронили, и возможно, эта мысль оказывается не так уж далека от истины.
Сколько же времени он здесь находится? Да, точно, с 1933 года. Прошло столько лет, что человеческая память, самое непрочное, что есть на свете, слабеет с каждым днем. За столько лет о нем можно уже спокойно забыть. Для врагов он уже стал фантомом, для друзей – кем-то, с кем было приятно проводить время. Возможно, иногда, когда им особенно трудно, о нем вспоминают, но как о мертвом: да, было, но что поделать, ничего не вернешь.
Наверняка его давно забыли те красавицы – блондинки, рыжие, брюнетки. Он так любил их всех; оказалось, что всех перелюбить просто невозможно. Можно отдать 100 долларов за ночь и снова надеяться на чудо. Все оказалось миражом. И те редкие женщины, которые искренне обманывались, полагая, что любят его. Кажется, ему даже приходилось слышать, что его будут любить вечно. Вечно! Смешное слово! Он уверен, те женщины давно уже замужем и являются примерными домохозяйками. Он и не думал никогда осуждать их. Это жизнь, проклятая жизнь, которая медленно стирает в порошок любого, и к чему осуждать несчастных женщин, которые и сами потом будут забыты всеми так же, как и он? Да он уже и сам не помнит порой, кто же он такой на самом деле. Быть может, это самое лучшее – забыть, забыть все, забыть себя, как тебя зовут, всю свою несложившуюся жизнь – как у всех, кто осмеливается взглянуть правде в глаза.
Он не догадывался, что на самом деле медленно превращался в живой миф. Его не забыли и никогда не забудут. Он не мог предположить, что на его могилу люди будут стекаться со всех концов света, как паломники. Желающих постоять рядом с ним хотя бы после его смерти будет так много, что правительство США распорядится перенести место захоронения Аль Капоне. А потом, как это часто случается, все места, где он бывал, станут чем-то вроде музеев, на которых можно заработать неплохие деньги. Американцы заботливо сохранят все бары, в которые «король Чикаго» хоть однажды заглядывал, гостиничные номера, где ему порой приходилось ночевать, и уж конечно его виллы.
Да, он был прав. Из него, человека, сначала сделали зверя, а потом и относились, как к зверю. И он, человек-зверь, постоянно бежал, постоянно скрывался от расставленных на него силков. И вот наконец его изловили и посадили в клетку, а потом охранники смотрели на него, как на опасного хищника. «Зверей не кормить!». На зверей можно только смотреть. Когда же звери умирают, то из наиболее ценных экземпляров делают чучела, вот, как, например, с ним.
А еще о нем станут рассказывать сказки и складывать почти не пугающие легенды для подросших
