Лучано улыбнулся: «Помочь я согласен». Потом он ненадолго задумался и произнес: «Меня смущает лишь одно обстоятельство. Я все чаще слышу, как поговаривают о моей высылке в Италию, ведь никто не может знать, чем закончится вся эта война. Вдруг станет известно, что во время войны я помогал США? В этом случае мне не поздоровится. А значит, все, что я делаю, должно сохраняться в строжайшей тайне». «Люди из разведки хорошо знают, что такое молчание», – заверили его, и тогда Лучано велел привести к нему связного, передав через него на свободу: «Вы можете сотрудничать!».
Ситуация изменилась как по мановению волшебной палочки. Глазами и ушами военно-морской разведки Америки неожиданно стали сотни рыбаков, бездомных бродяг и докеров. Уже через неделю было арестовано 8 немецких шпионов, после чего Лучано поселили в отдельной камере, больше, впрочем, похожей на рабочий кабинет. Здесь проходили его встречи с самыми известными политиками и бизнесменами.
К окончанию войны, в 1945 году, адвокат Лаки Лучано без особого труда получил помилование для своего клиента.
В самом начале февраля 1946 года Сальваторе Лучано стал свободным человеком. Его не забыли за это время: по-прежнему вокруг было множество друзей, в его честь устраивались роскошные приемы, его принимали в лучших домах страны. Но… По решению суда знаменитому гангстеру запретили проживать в Америке.
Подобное обстоятельство нисколько не смутило Лаки Лучано. Он вообще не привык унывать. Если нельзя жить в Америке, значит, он готов поехать на родину, в Италию, тем более что там такой мягкий климат, много солнца и море. Что может быть лучше для человека, который провел несколько лет в тюремных застенках?
У Лучано был вид человека, собирающегося как следует отдохнуть. Если бы он умел отдыхать! Его деятельная кипучая натура постоянно требовала какого-то выхода, решения новых проблем, строительства новой империи, где он был бы полновластным властелином.
Лучано приобрел в Палермо роскошный особняк и вел жизнь размеренную и спокойную, как и подобает добропорядочному господину. Он регулярно посещал ипподром, принимал у себя друзей, которые довольно часто приезжали к нему из Америки. А еще он думал о том, как создать криминальную экономическую сеть, которая смогла бы охватить целиком все Средиземноморье, а лучше – весь мир. Вот именно – весь мир, на меньшее Лаки Лучано не согласен.
Чтобы осуществить свой план, Лучано отправился в Аргентину, а потом на Кубу, где его очень тепло встретил глава государства и будущий диктатор Батиста, известный своими криминальными связями международного масштаба. Лучано сразу понял: Куба – это именно то, что ему нужно. Гавана в то время являлась центром контрабанды наркотиков, рома и американских сигарет, а Счастливчик, как известно, в этом бизнесе не был новичком.
В ночном клубе «Тропикан» он познакомился с самыми авторитетными местными мафиози, которые сосредоточили в руках торговлю, казино и ночные клубы, такси и гостиницы. Взамен Лучано предложил кубинскому правительству помощь в организации постоянных контрактов на поставку в Америку кубинских экзотических фруктов.
Удовлетворенный, Лучано вернулся в Рим. Он ощущал себя едва ли не властителем мира; он купался в лучах собственной славы и с удовольствием давал интервью журналистам. Практически ни одна светская хроника не обходилась без упоминания имени Лучано как ее главного героя. «Все, что обо мне до сих пор слышали – ложь, – охотно заявлял Счастливчик. – „Всегда найдутся охотники, чтобы опорочить имя удачливого бизнесмена“. Его сопровождали красивейшие женщины. Не стесняясь камер, маркиза Сандра Росси или прима Ла Скала Иджеа Лиссони наперебой рассказывали, что у них не было столь неотразимого мужчины, хоть чем-то похожего на Лучано. „Никто не способен любить так, как он“, – говорили они, а репортеры ловили каждое слово, чтобы на следующий день их газеты украсила очередная сенсация.
В Италии Лучано открыл фабрику, которая официально производила миндаль в сахаре. На самом же деле Счастливчик отрабатывал очередной вариант развития местной наркоторговли. Его фабрика и стала такой отправной точкой. Он, как всегда, был успешен, и вскоре на Сицилии появилась мафия, аналогичная американской, процветающая благодаря торговле кокаином. Любая лавка, украшенная связками базилика или рекламирующая лучшие в мире спагетти, становилась торговой точкой, где любой желающий мог получить отравленный билет в мир грез.
Естественно, Лучано не мог ограничиться одной фабрикой: это было бы подозрительно, да к тому же он всегда умел сохранять неплохие отношения с правительством и делиться не забывал. Его бухгалтерские документы всегда являлись образцом безупречности. И вот уже в Неаполе процветает его магазин электротоваров, в Риме – бутики, одежда и обувь из которых шла в Америку на экспорт. Фирмы Счастливчика появились едва ли не по всей Европе – в Нидерландах, Франции и Великобритании. Он добился всего, о чем мечтал. Он стал некоронованным королем мира.
Не хватало только одного – оставить свой след в эфемерной субстанции, называемой вечностью. И вновь, как в сказке, его желание исполнилось. В 1961 году Сальваторе Лучано получил письмо. «Уважаемый сеньор Лучано, – говорилось в нем. – Я преклоняюсь перед вами, перед вашим талантом и хотел бы попросить вас об одной услуге: окажите мне честь. Как профессиональный писатель, я хотел бы написать книгу о вашей жизни, ставшей уже легендой, и снять фильм по этой книге. Сценарист и продюсер Мартин А. Гош». Вот она, вечность, слава. При жизни он сможет стать живой легендой, мифом. Конечно, Лучано согласен, разумеется, при условии, что прежде сам подробно прочитает книгу: ему ли не знать, как много слухов ходило о нем за все эти долгие годы…
Лаки Лучано никогда так не нервничал, и сам не знал почему. Он никогда так не рвался вперед, так, что, казалось, сердце выскочит из груди, хотя он, добропорядочный джентльмен и солидный бизнесмен, должен вести себя так, как подобает человеку его ранга, – спокойно, уверенно, слегка лениво и немного снисходительно. Но прошло всего несколько дней, и Лучано взял билет до Неаполя: именно там проживал автор будущего фильма. Он был немного взвинчен, но так и светился счастьем. Видя лучезарное настроение хозяина, парни из его охраны, подтянутые и отлично одетые, тоже ощущали себя словно в предвкушении праздника.
Чувствуя себя молодым, как никогда, Лаки Лучано шел по зданию аэропорта пружинящей уверенной походкой. И вдруг внезапно он негромко вскрикнул, успел поднести руку к сердцу и рухнул на пол. Лучано лежал в аэропорту Неаполя, беспомощно раскинув руки, а с губ так еще и не успела сойти улыбка счастья и торжества. «Разойдитесь, разойдитесь!» – крикнул собравшейся вокруг толпе комиссар Джордано. «Ушел! – с отчаянием пробормотал он себе под нос. – Такая операция и так глупо провалилась. Если бы не случайность, он был бы уже у нас, в наручниках».
Через три дня Лаки Лучано хоронили в Неаполе. Говорили, будто в городе еще не было за всю его историю столь шикарных похорон. Лаки Лучано уходил совершенно счастливым, в свою вечность, за ту стену, за которой всех ждет только одно – молчание…
Гений гемблинга. Мейер Лански
Великий финансовый гений преступного мира, Мейер Лански, о котором позже «Уолл-Стрит- Джорнэл» писал, что «если бы Лански не сделался бандитом, то он был бы президентом компании „Дженерал Моторс“», родился в 1902 году в городе Гродно, почти на самой границе Российской империи, в местечке, погрязшем в беспросветной нищете и страдавшем от разгула антисемитизма. Его отец, забитый и вечно запуганный портной Сухомлянский, в 1911 году все же решился на смелый шаг – переехать в Америку, поскольку в России для него места не было, это он понял наконец очень ясно. В это время Мейеру было 9 лет, и выглядел он маленьким и тощим оборванцем. Именно таким его увидели иммиграционные чиновники Нью-Йорка. Когда мать Мейера спросили дату рождения ее сына, это оказалось для нее неразрешимой задачей, однако, недолго думая, она назвала 4 июля, День независимости Америки.
Пока Мейер был еще очень мал, а его семья постоянно голодала, впрочем, как и многие миллионы еврейских иммигрантов. Нищета была поистине вопиющей, и так прошло 6 лет, показавшихся мальчику бесконечными. В школу Мейера сумели определить лишь в 1917 году. Учился он относительно слабо. Особенно трудно давался английский язык. Лучше других предметов у него шла математика: ведь язык цифр не требовал великолепного владения английским.
В то же время Мейер понимал: он ничего не добьется в этой жизни, если по-прежнему будет оставаться
