припаркованного грузовика. В то же мгновение пролетающая мимо машина соседа Готти Джона Фавары сбила его. Готти просто обезумел от горя: он перестал спать, не расставаясь с фотографией 12-летнего Фрэнка, представляя его выпускником школы, чемпионом университетской бейсбольной команды. Он был бы таким же смелым, стремительным и привлекательным, как и его отец. И всего этого Фрэнк лишился из-за какого-то продавца мебели? Этот Фавара даже срока не получил за убийство ребенка: его практически сразу же признавали невиновным. Так всегда происходит в этой несправедливой жизни. Всегда? Нет, Готти восстановит справедливость, и пусть Фаваре станет так же нестерпимо больно, как больно сейчас ему.
Фавара отдавал себе отчет, что дела его плохи, как никогда. Этого человека он не сможет растрогать ничем. Достаточно вспомнить день похорон Фрэнка, когда он робко пришел выразить свои соболезнования. Увидев убийцу своего любимого ребенка, Готти побелел от ярости. Он протянул руку к жене, и та, поняв его жест, метнулась в соседнюю комнату, откуда вернулась с бейсбольной битой. Джон схватил то, что ему подали, не глядя, и бросился на Фавару. Он бил и бил продавца мебели, пока его не оттащили. Он раскроил бы ему череп, он убил бы его тогда, и, может быть, так было бы лучше для них обоих.
После побоев Фавара попал в больницу, а потом решил исчезнуть, скрыться от Готти; он не мог забыть холодного, стального блеска его глаз. «Такие никогда ничего не забывают и не прощают», – решил он, и, наверное, решил правильно, поскольку в то время, пока он вынужден был в течение нескольких месяцев жить в своем доме, давно переставшем быть крепостью, его преследовал призрак Готти, он вскакивал по ночам от каждого случайного шороха, потом совсем перестал спать, особенно после того, как несколько раз сам видел, как Джон Готти медленно проезжает мимо него на своей машине и при этом складывает пальцы таким образом, словно нажимает на курок. Фавара боялся почтальонов, потому что не ждал больше приятных писем. Теперь все они были только угрожающими.
Наконец дом был продан, и Фавара вместе с женой перебрался в другой штат, где, как он полагал, его наконец-то оставят в покое, – во Флориду. Здесь он провел только 4 месяца, потому что вскоре здесь появилась семья Готти, ведь он тоже имел право отдохнуть под ласковым солнцем, на белом горячем песке. Через несколько дней Фавара исчез. Несколько свидетелей видели, как днем продавец мебели припарковал машину около своего нового дома и вышел из нее. Однако едва он сделал несколько шагов по тротуару, как из кустов появилась фигура высокого мужчины, который резко ударил Фавару по голове. Тот упал, а мужчина бросил его в собственную машину и стремительно исчез в неопределенном направлении. Несколько свидетелей этого похищения утверждали в полиции, что не запомнили ничего: события развивались чересчур стремительно, а мужчина не обладал никакими особенными признаками, чтобы его можно было выделить из толпы тысяч отдыхающих и местных жителей Флориды.
Напрасно жена Фавары Виктория металась по полицейским управлениям: ее мужа больше никто никогда так и не увидел. Он был похищен помощниками Готти, а тот учил не оставлять следов и не оставаться в памяти людей, которые могли хоть что-нибудь увидеть. Фавару привезли на окраину Флориды и заперли в заброшенном сарае. Здесь он провел несколько мучительных часов, ожидая Джона. Тот приехал поздно вечером и привез с собой бензопилу. «Теперь ты поймешь, что я испытывал и продолжаю испытывать, не видя своего сына. Ты поймешь, что означает слово „никогда“ и как само адское пламя способно выжигать тебя изнутри», – сказал Готти, не слушая воплей жертвы о пощаде и не обращая внимания на слезы Фавары.
Помощники Готти все это время оставались на улице. Свое дело они сделали: Фавара был надежно привязан, а видеть то, что там будет происходить, им не хотелось, хотя излишней чувствительностью никто из них не отличался. Они просто Бога благодарили, что Джон не обращал на них внимания и не требовал их обязательного присутствия при казни. Это только его дело, и он решит его сам. Он решил. Фавару он распилил на части медленно и собственноручно. Он вышел из сарая, весь забрызганный кровью и, не глядя ни на кого, произнес коротко: «Все поджечь», а потом сел в свою машину и умчался с такой скоростью, как будто хотел на ней разбиться. Похоже, убийство Фавары не сделало его боль менее острой.
В семье Готти вообще предпочитали как можно меньше говорить об этой трагедии. Что же касается похищения Фавары, то даже члены семьи утверждали: «Не стоит соваться в это дело. Нас это не касается и к тому же слишком плохо пахнет». А Джон продолжал едва ли не ежедневно посещать могилу своего любимого Фрэнка. Ничто не могло вернуть ему утраченное спокойствие или дать возможность хотя бы на минуту забыть о страшной, выжигающей его изнутри боли. Из комнаты сына он сделал настоящий храм, посвященный ему. Все стены там, обитые тяжелым темным бархатом, были увешаны фотографиями мальчика в позолоченных рамках с траурной каймой. Сюда почему-то боялась заходить даже жена Джона.
Что же касается дел Готти, он продолжал их выполнять, всеми силами души ненавидя Кастеллано, который, впрочем, и кроме него, успел нажить множество врагов, поскольку имел склонность к различным безумным выходкам.
В 1981 году игорный бизнес нес крупные потери благодаря активной деятельности ФБР. Каждый месяц приходилось терять не менее 50 тысяч долларов. Нужно было срочно исправлять положение, и Готти взялся за распространение наркотиков. Кастеллано считал подобные дела унизительными. Стоило кому-то обвинить его в торговле героином, как он приходил в бешенство. «Наркотиками могут торговать только черные!» – орал он.
Неожиданно выяснилось, что семья Гамбино занимается этим позорным бизнесом. Джон Готти и несколько его помощников были взяты полицией по обвинению в торговле наркотиками, а заодно обвинение предъявили самому Кастеллано. Босс был в бешенстве. Полицейский вспоминал, что ему стало страшно, когда он увидел перекошенное от ярости лицо Пола. «Слушай, Джонни, – заорал он, обращаясь к Готти, – для тебя же будет лучше, если ты докажешь, что не связан с этим делом!». «Вовсе нет, – со спокойной яростью откликнулся Готти. – Я действительно торговал героином, я признаю это».
Кастеллано обратился к Комиссии, куда входили все пять гангстерских семей, контролировавших город, и настоял на принятии специального постановления, по которому торговля наркотиками оставлялась исключительно афроамериканцам. Заодно он сделал заявление, что команда Джона Готти нарушила его личное указание, а потому для нее в клане больше места не существует. Он даже обратился к прокурору, настояв на обвинении Готти и еще четырех видных членов семьи в незаконных операциях, связанных с наркобизнесом.
Назревала война, но от боевых действий Готти по-прежнему удерживал Деллакроче. Джон, хотя и не понимал его политики всепрощения, но ослушаться своего покровителя не мог, тем более что это был один из немногих людей, которых он действительно уважал. Зная, что у него прогрессирует рак, Деллакроче умолял Готти не воевать с Кастеллано, пока он жив, и Джон поклялся ему в этом. Он и на этот раз сдержал слово. Если уж Деллакроче настаивает, то пусть и Кастеллано пока живет, но только до того дня, пока дышит человек, которого Готти признавал своим начальником.
Деллакроче умер в начале декабря 1985 года. При этом Пол Кастеллано окончательно утратил авторитет в глазах гангстеров: он даже не посчитал нужным прийти на церемонию прощания со своим заместителем. Едва Деллакроче похоронили, Готти отдал приказ своим бойцам переходить на нелегальное положение. Из города были вывезены семьи: дети, жены, подруги его сторонников, чтобы мужчины могли действовать спокойно, не опасаясь за жизнь близких. Готти с его ближайшим подчиненным Гравано и бергинцами, а также старыми членами клана Гравано вместе с Джо Армоне по прозвищу Еловая Шишка поддержала бруклинская группировка «Тали» и старые члены клана Гамбино Фрэнк де Чикко и Роберт ди Бернардо. Этот союз был назван заговорщиками «Кулак».
Все дела, связанные со сменой власти в семье вел лично Джон Готти. Он заручился поддержкой кланов Лучезе, Бонанно и Коломбо. В результате все оказались на стороне Джона Готти, а Пол Кастеллано мог считать себя покойником, но он пока еще не знал об этом.
Фрэнк де Чикко лично позвонил Кастеллано, сказав, что у клана Гамбино имеется ряд проблем, которые следует обсудить как можно скорее, и назначил встречу в любимом ресторане Кастеллано – «Спаркс» на Стилвелл-авеню. Неизвестно, что при этом подумал Кастеллано, но на встречу он согласился охотно.
Ровно через 9 дней после смерти Деллакроче «линкольн» Кастеллано остановился около «Спаркса». Свидетели, которых в тот час на улице было множество, утверждали, что первым машину покинул водитель, только что назначенный заместителем Томми Билотти. По обыкновению, он неторопливо обходил машину, чтобы открыть дверь боссу, как положено в подобных случаях, однако Кастеллано явно торопился – настолько, что пренебрег правилами этикета, сам распахнул дверь и шагнул на тротуар. В то же мгновение к
