и результат. Это, правда, сложно. Фокус сюда. Залп. Земля дрожит вместе с Костиком, Костик — вместе с камерой. Потом он должен успеть развернуться, поймать в видоискатель объект, снова навести фокус. На все — секунды. Хорошо, что объект мы знали заранее — «аэродром». Костик успел даже репетнуть пару раз.
Итак, залп, земля дрожит, Костик снимает. Я смотрю на желто-серую кляксу, на которой сидят зеленые мухи. Вдруг клякса превращается в оранжево-багровый шарик. Потом шарик лопается. Черный дым.
— Костик, как?
— Снял.
— Что-нибудь видно?
— Все видно, только опять длинный фокус, все дрожит. Зато все видно.
— Снимай дальше. Что видно-то?
— Да… это… вообще.
В руках у Вахи бинокль.
— Костик, камеру на плечо, давай сюда. Стас, микрофон. Ваха, прокомментируй, что видишь.
— Дыва кракадыла атлэталыс, карова и дыве васморки долга лэтат нэ будут.
— Записано.
А дальше все было стремительно. Взвыли моторы, свернулись установки, мы, подгоняемые воинами ислама, побросали кофры в кузов, сами полетели следом. Потом бешено мчались вниз, меня подбрасывало и жестоко швыряло на зеленый ящик (они опять оказались в кузове, но, кажется, в меньшем количестве), опорно-двигательный аппарат отчаянно страдал и грозил выйти из строя. Но это было уже не важно.
Вскоре мы услышали грохот. Такой теперь знакомый. Железный дровосек начал свою неистовую работу там, откуда мы только что скатились.
А потом был вечер. И еда. Мы сидели вокруг костра, все вместе. Откуда-то взялась говяжья (что неудивительно) тушенка, хлеб, вода. Насчет воды у меня были некоторые сомнения… Но жажда! Семь бед…
Военнослужащие говорили о своих делах на своем языке, мы о своих — на своем. Они понимали, о чем мы говорим. А мы, естественно, не понимали, о чем говорят они. Может, и к лучшему. Изредка вступали в международные отношения. На русском. Передайте, мол, пожалуйста, еще тушенки — пожалуйста, а вы не хотите ли еще хлеба? А какой у вас нож классный, которым вы банку вскрыли. Милая, интеллигентная компания у костра.
Светомаскировкой, кстати, не обеспокоились. Видимо, ночью нечего было бояться.
Потом все захотели курить. У меня был клевый, самый настоящий американский «Zippo». Я гордо достал его из кармана — вы, чучмеки, ножи, конечно, классные имеете, а вот такой штуки у вас нет — прикурил и, не гася, передал по кругу. Вернулся мой клевый «Zippo» в двух частях — крышка отдельно, все остальное — отдельно. Колесико свернуто набок. Восстановлению не подлежит. При этом пламя было. Я с досадой прихлопнул его крышкой. Теперь этот «Zippo» больше никогда не зажечь. Чьи умелые руки изуродовали верного спутника моих командировок, который никогда не гас ни при каком ветре? Я был расстроен. Это заметили.
— Э-э-э, Кыра, нэ растраывайса. Зачэм тэбэ эта кэрасынка? Приэдэш в Махачкалу, купыш сэбэ хароший, пласмасавый, газавий.
Это было сказано — честное слово — абсолютно искренне, без малейшего стеба. Дети гор…
Я задумался. Как я отношусь к этим людям? Вот мы сидим у костра, вместе едим. Их хлеб, кстати, не наш. Они доставили меня на то единственное место, где я мог хорошо выполнить свою работу. И не мешали, наоборот, помогли. Теперь, надеюсь, будут помогать отсюда выбраться. Как помогли уйти от артобстрела — Ваха командовал по-русски.
А ведь они враги. Есть у меня чувство вражды к ним?
Они сегодня на моих глазах уничтожили русские вертолеты. Наверняка погибли русские люди. Кстати, эти самые вертолеты, которыми управляли русские летчики, чуть раньше пытались уничтожить меня. Но они ведь не знали, что это я. А я эти вертолеты в тот момент ненавидел. И когда сегодня они превратились в груду расплавленных обломков, тень злорадства мелькнула в моей душе… Я относился к ним как к живым существам, гадким тварям, которые хотели убить меня.
Как все сложно. Будь я там, я бы ненавидел тех, кто сидит сейчас со мной у костра. И всех их собратьев. Но я не там, я — здесь. И вот что интересно: других, абстрактных — ваххабитов, исламистов и прочая — я и сейчас считаю врагами. А вот этих конкретных — нет, все-таки нет.
А летчиков я ненавидел? Нет, конечно. А вот их птиц — да.
Трудный был день.
Ночь, как и обещал в самолете, провели на голой земле.
Проснулся на рассвете. Не по своей воле, конечно. Растолкали. Сколько же мы спали? Часа четыре, не больше. Ничего. Сам ведь говорил, что легко не будет.
Маленький лагерь пришел в движение. Легкий завтрак — кусок хлеба, глоток воды, сигарета.
Подошел Ваха.
— Мы уходым, давай прашшатса.
— ???
— Вам нэ с нами, нам тэпер нэ до вас.
— ???
— Паэдетэ вот с ним, — рукой показал на один из «уазиков», катившихся вчера вместе с нами с хребта. За рулем сидел странный человек. Я еще вчера мельком обратил на него внимание. Он был очень странным. Для данных обстоятельств. Он был единственным из всей компании (бандформирования) в… джинсах.
Ваха помахал ему рукой. Тот вылез из-за руля, подошел к нам.
— Знакомтэс, эта Прафэссор. Паэдэте с ным.
Профессор? Красивое чеченское имя.
Теперь я мог внимательнее рассмотреть его костюм. Да, он был не только в джинсах. Он был еще и в белой майке. На груди крупными синими буквами «ЛДПР», чуть ниже, шрифтом помельче: «приходи за второй», еще ниже и еще мельче: «Москва, Луков пер., 9, м. „Чистые пруды“». Поверьте, в данных обстоятельствах это было очень странно.
Но про это потом. А сейчас я просто обязан задать вопрос Вахе. Второй за все время. А он обязан мне на него ответить. Беру его под руку, отвожу в сторону.
— Ваха, спасибо за заботу, но я ничего не понял. Ты не мог бы прояснить ситуацию?
— Мы уходым, у нас дэла, а ви паэдэтэ с ным.
Пытаюсь скрыть раздражение. Получается не очень. Восток — дело тонкое. Автомат у него, а не у меня. Но все равно придется давить. Они за это уважают.
— Ваха, ничего нового ты не сказал. Я не спрашиваю, куда вы едете и какие у вас дела. Я хочу знать, куда едем мы.
Еще на языке вертелся вопрос: почему мы едем с одним этим либерал-демократом в джинсах?
А прикрытие? Мы же не в Сочи. Но не задал. Вспомнил улыбку «корсиканца» на трассе Махачкала — Хасавюрт и ее значение — «обосрался, гяур». Вот этого как раз показывать нельзя. Чтоб даже мысли такой не возникало!
Вместо этого спросил:
— …Я хочу знать, куда едем мы. Обратно в Гиляны?
Это было бы неплохо. В этом случае, при хорошем раскладе, к вечеру можем успеть в Махачкалу. Честно говоря, я бы сделал перерыв. Горами сыты по горло. А там — Валэра (там ли?), гостиница «Махачкала» (номера остались за нами: «Один+» — богатый канал), две (или три) девочки в холле, шашлык-машлык и вино. Завтра можно позвонить Тане, отчитаться, порадовать. Потом съездить на телецентр, отсмотреть материал, помонтировать, а вечером… Размечтался!
— Нэт, нэ в Гиляны.
— А к-куда?
