— Тогда техника остается.
— Да как же?
— Не рассуждать!
Я влетел в кабинет Кости. В присутствии генерала и господ офицеров (выбора не было) выпалил:
— Костик, родной, мы эту фигню в ящиках здесь оставим, ладно? Нам она там не нужна. А ты… слушай, ты нам уже здорово помог, помоги еще раз, мы потом свадьбу твоей дочери снимем, если она у тебя есть, или сына, на профессиональной технике, понимаешь, классно получится, так вот, помоги еще раз, присмотри за этой халабудой, а если отсюда в Ханкалу перебираться будут, перекинь ее туда как- нибудь, прими меры, ладно?
Произнеся все это, я вспотел. Боже, какой текст. Что они подумают? Кажется, мы уже никуда не летим.
Господа офицеры ржали. Господин генерал улыбался.
— Ну, Кирилл, у вас экспрессии! Костя, помоги человеку. Если бы все так за державу радели!
Костик, безумно напрягшийся в процессе моего монолога, моментально расслабился.
— Да не вопрос, Владимир Андреевич, сделаем.
Все встали, начали выходить на улицу. В дверях Костя придержал меня за локоть. Шепотом:
— Ну, Крестовников, ну ты гад. — Но глаза улыбались.
В вертолете («МИ-8») я окончательно осмелел. Не выбросят же нас. Подсел к генералу, перекрикивая шум, спросил:
— Владимир Андреевич, а почему вы нас с собой взяли? Никто не хотел, а вы взяли?
Он по-свойски хлопнул меня по колену, но на «ты» не перешел:
— Потому что вы наглый, это раз, потому что рожа у вас не жирная, это два, и потому, что я телевизор смотрю иногда, это три.
Ну, первые две причины мне понятны. В общем, согласен. А насчет третьей решил уточнить:
— А при чем здесь телевизор?
— А при том, что я знаю, как вы работаете. Вы не продажная тварь, не маменькин сынок и не дурак.
Вот так, нарвался на комплимент. А ведь не хотел. Или хотел? А не ваше дело.
Свершилось!!! Мы в войсках! Я люблю войска. Чистое поле. Длинные ряды зеленых армейских палаток.
Внутри — свой, ни с чем не сравнимый уют. Печка-буржуйка (конец октября), койки с армейскими матрасами (между прочим, довольно удобно), свет от генератора, в углу работает телевизор (от генератора) — картинка паршивая, но это не главное, главное — ощущение.
На одной из коек — боец: тельняшка, на голове — вязаная шапочка (ох, Дима), только шапочка стильно завернута почти до самой макушки, в ушах — наушники, на животе — плеер, не то музыку слушает, не то спит.
На другой койке солдат, согнувшись, пишет письмо. Некоторые, в углу, у телевизора, развалившись на койках и задрав босые ноги на вещмешки, галдят. Негромко так, о своем, о дембельском. Хотя я знаю — у многих это еще не скоро, но все равно — главная тема. Мое личное ощущение — уютно и почему-то совсем не скучно. Атмосфера!
Это — солдатская палатка.
А вот — офицерская. Все то же самое, в точности. Даже галдеж. Только не о дембеле, а о гарнизоне — мирная жизнь, жена-дети, светские сплетни, спокойная служба. Еще одно отличие — подмигивание: не желаете ли водочки (спиртику), а вот колбаска, лучок. Но спокойно так, без фанатизма.
И в той, и в другой палатке говорят о бабках. На этой войне солдат получает 950 рублей в день. Офицеры больше. На выходе получается приличная сумма. Любимая тема — кто на что потратит. Но мне почему-то кажется, что в результате потратят совсем не на то, о чем мечтали. Особенно солдаты.
О бабах тоже говорят, но это всем известно.
Особая тема — бани. Вот не вытравили из души русского человека эту святыню ни монголы, ни войны, ни голод, ни коммунисты. Причем баня — это не «Сандуны», — тут дело не в пиве и раках. Этого тут нет. А бани есть. И не сказал бы, что дело в паре. Какой уж такой пар во временно сколоченной хибаре? Так себе, хотя есть, конечно, и пар. Но дело тут все-таки в другом. Солдаты и офицеры хотят быть чистыми. Даже на войне. Хотя и женщин нет (почти нет), и оправдание быть грязным очевидно — война! — а вот хотят мыться. Я видел страдальческие лица людей, по какой-то причине лишенных этой возможности (перебрасывают с места на место, не успевают построить).
Поэтому войска, от взвода и выше, всегда, при любых обстоятельствах стремятся первым делом сколотить баню. Даже раньше, чем окопы и блиндажи. И гостей (нас, например) первым делом приглашают. Если ты приехал в часть, а тебе не предложили баню — значит, ты гад, враг, продажная тварь или… мент.
Вот у нас всегда так — парадоксы: в сортир не войти, а без бани никак.
Еще один аспект лагерной (военной) жизни — перемещение по нему ночью. Во-первых, тьма — глаз выколи. Поэтому если ты без фонарика, ты… ну, не знаю. Во-вторых, в разных точках (логику их размещения я выяснить так и не смог, хотя много лет пытался) стоят часовые. Что характерно, не спят. Ты его не видишь, а он тебя видит. И существует пароль. Он сообщается перед наступлением темноты. Например, пароль «девять». Это значит, ты тащишься меж палаток (хорошо, если с фонарем), а тебя окликают из темноты: «Стой! Четыре». Ты должен ответить «пять». Или «Стой! Один» — ты говоришь «восемь». И так далее. Тут надо уметь быстро считать. Ошибешься — второго вопроса не будет, получишь пулю. Говорят, некоторые призывники не справлялись. Печально.
А у нас вообще был случай, в ту войну еще, в Ханкале, кстати. Выпивали мы в одной палатке с танкистами, а потом надо было недалеко пройти, до своей. И я точно знал, что по дороге часовой будет стоять. Пароль в ту ночь был «семь». А оператор мой, Игорь Михайлов, надрался до изумления. В общем, я его вел. А по дороге говорю: «Игорек, я тебя умоляю, пароль спросят — ты молчи, я сам отвечу». — «Угу». — «Договорились?». «Угу». Идем. Окликают: «Стой! Три». Я только открыл рот, а Игорек: «Сто восемьдесят!» Да еще издевательски так. Я чуть не умер. Но часовой тоже обалдел. Не стрельнул. Потом долго ржал нам вслед. Я Игорю с утра рассказал, он говорит: «Да ты че?»
И еще. Полевая столовая. Огромный брезентовый модуль. Внутри несколько буржуек. Свет. Длинные столы. Поварихи… Меню — каша неустановленного происхождения, иногда жареная картошка, не подцепляющаяся на вилку (нет, не крошится, растекается), и, главное — сало и лук. Много. И черный хлеб. Сало — очень хорошее, с розовыми прожилками. Пойти пообедать (поужинать) на солдатском жаргоне называется «поесть парашки». Это — процесс. Вы сейчас думаете — какая гадость! Ни фига. Через много лет вспоминается и… хочется.
И последнее. Вот чего нет ни у солдат, ни у офицеров, ни даже у генералов, так это связи с внешним миром, с семьей. Американцы бы вообще воевать не стали. А наши — воюют. А связи нет не потому, что не положено. Ее просто нет. Ну нет.
Мы с нашим «спутником» были топ-звездами. Причем в этот раз у нас был не «Инмарсат» с антенной, похожей на локатор ПВО, а «Иридиум», тот же мобильник, только побольше. Очень удобно. Каждый вечер у нашей палатки выстраивалась длиннющая очередь. А как откажешь? Люди на войне. Мне потом Собакина высказала: «спутник» — это два доллара минута. Наш трафик оказался дороже самой командировки. А я ей ответил: все претензии — к Министерству обороны. Хорошо, что «Иридиум» был, по «Инмарсату» вообще — три доллара.
Вот. Это я все сразу рассказал, чтобы потом не возвращаться.
