Рыжик стоял рядом и с нескрываемой досадой смотрел большими карими глазами на мать, безмолвно вопрошая: «Почему мы не побежали за этим псом? Ты же видишь, как бодр он и весел и ничего не боится. Мы тоже станем такими». Альба легла на корни старого, в обрывках седого мха кедра и, уныло слушая журчание воды, кипевшей под упавшей в речку толстой осиной размышляла. Завидуя незнакомому псу, она в душе не могла согласиться с сыном. «Ты еще очень мал, Рыжик, не можешь понять многого,— могла бы она ответить ему.— Не смей завидовать этому слишком счастливому псу. Он живет и радуется, пока не надоест хозяину. Он простая и недорогая вещица, зависящая во всем от прихоти людей. Ты не знаешь, что такое цепь и ошейник. Я же встречала псов, которые вполне серьезно считали, будто родились с ошейником на шее. Да и как можно думать по-другому, если они не помнят себя без извивающейся следом ржавой змеей цепи. Этому псу повезло. Он действительно бодр и жизнерадостен. Мы же счастливы по-другому. Мы ни от кого не зависим. Радостно сознавать, что ты хозяин и властелин своей жизни, что ты вправе распоряжаться ею по своему усмотрению. Поверь, глупыш, ты вырастешь большим и сильным, и этот огромный лохматый пес будет трепетать перед тобой. Я уже вижу, как он падает на спину и неуклюже поднимает лапы... Нам бы только до лета дожить, дождаться, когда вновь по лесу побегут вольные псы, искатели приключений, смелые и отчаянные головушки, твои будущие братья по стае». Рыжик выглядел для своего возраста довольно хорошо. Бродячая таежная жизнь наложила на него отпечаток, заставив расти смелым, сильным, здоровым. Грубая и тяжелая голова, подвижная шея, прямая спина, широкая грудь, еще не успевшая обрасти твердыми мышцами и потому казавшаяся несколько угловатой, толстые мощные ноги, легкая бесшумная поступь, подозрительность, унаследованная от отца, злые огоньки в глазах, безудержная ярость, с какой он бросался на енота или на зайца, выдавали в нем дикого зверя, хищника. Даже Альба порою побаивалась сына, чей свирепый характер доставлял ей радость и одновременно внушал опасения. Но ей ли не знать, каким должен быть вожак собачьей стаи?.. Привыкший к различным уступкам со стороны матери, Рыжик не желал ей уступать ни в чем. Были моменты, когда нахальный сын, благодаря своей резвости, перехватывал дичь у нее из-под самого носа, а то и забирал силой. И все-таки старая Альба не допустила между ними ни одной драки. С нескрываемым упреком смотрела она на Рыжика, поедавшего ее добычу. С годами улетучились в неизвестном направлении ее злость и ее решительность. Она могла бы еще потягаться силами с неблагодарным сыном и дать ему хорошую трепку, но всякая мысль о драке приводила ее в угнетенное состояние и наполняла мышцы смертельной усталостью. Она Старела. Старела не по дням, а по часам. Поймав длиннохвостую мышь, она долго жевала ее истертыми зубами и, проглотив, продолжала лежать на земле, отдаляя момент, когда нужно снова вставать и опять куда-то идти. Они коротали ночь под огромным выворотнем. Во время прошлогодней бури на землю упала старая ель, подняв над землей обломанные корни с застрявшими между ними пластами, черной земли. Торчали коренья в разные стороны морщинистыми желтыми руками. В небольшом углублении было тихо и тепло, только изредка сверху осыпалась земля. На рассвете лес наполнил плывущий со всех сторон легкий шорох. Рыжик тревожно прядал ушами. Пахло чем-то новым и свежим. Выпал первый в этом году запоздалый снег. Изумленный Рыжик осторожна переставлял ноги, волнуясь от прикосновения с невесомой прохладой массе, в конце концов настороженность его исчезла, и он восторженно стал барахтаться в белом искрящемся снеге. День прошел, как настоящий праздник. Тем не менее Рыжик почувствовал, что с появлением снега замерла тайга, что дикие звери и птицы стали робкими и не решаются оставить свои следы на белом полотне, что лес дышит настороженно и тревожно. Наступившая зима принесла с собой массу новых ощущений, пополнила его житейскую копилку до этого неведомыми сведениями из жизни тайги. БАРСУКИ Альба и Рыжик двигались по западному склону горного хребта. Посеребренные ели и кедры, молодцевато закинув в небо зеленые шапки, дышали удальством и проворством. Березы и осины высились уродливыми искривленными позвоночниками с торчащими изогнутыми ребрами вместо сучьев. Они умерли и воскреснут лишь по весне. Часто встречавшиеся следы маралов и кабанов пересекали путь, но псы, понимая, что не представляют реальной силы, обнюхивали свежие следы и все так же неторопливо продолжали свой бег. Как обычно, Рыжик бежал впереди и первым заметил барсучьи норы. Без сомнения, они принадлежали одной семье и где-то в глубине земли соединялись между собой узкими длинными ходами. Вскоре подбежала, Альба и тоже осмотрела норы. Она выбрала самую широкую, которой чаще всего пользовались звери, и уселась рядышком. Рыжику это не понравилось, и он нетерпеливо подтолкнул низкорослую мать к норе. Альба не шевельнулась. Впервые она почувствовала необъяснимый страх. Сколько раз ей приходилось сталкиваться с разъяренным отцом барсучьего семейства, но всегда она оставалась победителем. Почему же сейчас дрожат ноги? «Дай отдохнуть,— умоляла она Рыжика. Но Рыжик не знаком с усталостью. Он вновь решительно подтолкнул Альбу к норе. В ответ на приставания сына Альба оскалилась и щелкнула зубами возле его носа. Торопливо отскочив в сторону и стараясь больше не раздражать мать, Рыжик стал основательно разгребать снег, готовясь к длительному привалу. Альба молча смотрела на приготовлении сына, открыто бросавшего недовольные взгляды в ее сторону. Она то знала, что непременно полезет в нору, в противном случае ей грозило неуважение со стороны сына. Ей казалось, что Рыжик смотрит на нее с нескрываемым презрением и осуждением. В его недобром взгляде она не увидела сострадания и жалости. «Мы должны жить,—говорил он всем своим видом»— Ты можешь пролезть в нору и поэтому обязана выполнить свой долг». Альба полностью с ним согласна, но что ей поделить 6 собой, откуда взять силы? Они исчезают, уплывают, как большие кучевые облака, унося на своих плечах заряд ее бодрости и энергии. Бежало время. Рыжик опять стал проявлять нетерпение. Он то и дело сердито рычал из разрытого сугроба, призывая мать к решительным действиям. Наконец Альба решилась. На слабых гнущихся ногах она подошла к норе и просунула в темную дыру голову, Снизу дохнуло теплом и густым барсучьим запахом. Едва протиснувшись в нору, Альба медленно поползла по узкому ходу, часто останавливаясь и прислушиваясь, с трудом протискиваясь меж толстых корневищ деревьев. Отовсюду неслись барсучьи возня и фырканье. Нора оказалась большой, в два этажа. В кромешной тьме она чувствовала близость барсуков, ощущала их горячие, полные злобы взгляды, улавливала каждое
