липы. Рыжик не спешит. Главное — выдержка. У него еще достаточно .сил, если расходовать их экономно, но если решиться на последний, стремительный рывок, то все может кончиться плачевно. Косуля дрожит всем телом, потные бока дымятся. Она делает несколько неуверенных шагов под гору, потом небольшой скачок — и неожиданно, словно подхваченная какой-то силой, едва успевая переставлять ноги, стремительно понеслась вниз. Пес покатился следом. Крутой склон резко оборвался и перешел в едва заметный спуск. Опять впереди замаячила фигура косули. Низко опустив голову, она с трудом продвигалась вперед, ежеминутно спотыкаясь и падая грудью на снег. До косули оставались считанные шаги. Рыжик не успевал сглатывать внезапно появившуюся обильную слюну, как вдруг, словно гром с ясного неба, прокатился выстрел. Косуля словно ждала этого момента и рухнула на снег без единого звука. У пса от неожиданности чуть сердце не разорвалось, но уже через секунду он, поджав хвост, стрелой летел по угрюмому, затаившемуся лесу... Совершенно обессилев, он упал под могучим кедром, потом через силу поднялся и стал рыть яму, пока не показалась мерзлая земля. Улегшись на прошлогодних сухих листьях и хвое, он погрузился в беспокойный сон. Мокрый, усталый, голодный, он быстро окоченел, и потому сон его был непродолжителен. Где-то вдалеке слышались раскаты выстрелов. Эхо доносило до пса лишь жидкие хлопки, но все равно после каждого выстрела он мелко вздрагивал, будто его груди, ног касалось что-то мерзкое и страшное. Тяжело вздохнув, он выбрался из ямы и, коченея от холода побрел куда глаза глядят. Близилась ночь. Холодный ветер, едва шевеливший лохматые ветки пихт, пронизывал до костей. Сытому — холод не помеха. Для голодного — беда лихая. Эту истину заставила его усвоить еще Альба. Слабо похрустывал под лапами наст. Где-то под ледяной корочкой спали беспробудным сном сотни рябчиков и косачей. Во время оттепели, спрятавшись на ночь в снег, где тепло и уютно, они не сразу поняли, какая им грозит беда. А тем временем лютая стужа раскинула над уснувшей тайгой невидимые сети. Тихо в лесу, покойно. Шуршит верхний слой снега, нашептывает птицам разные байки про весну-красавицу, про лето зеленое. Крепчает мороз, а у птиц в снежных норках еще теплее, еще уютнее становится. Матерая птица, опомнившись, головкой пробьет еще слабую корочку и вон из страшного плена. Схоронится под кочкой или под кусточком, намерзнется, измучится, а утро наступит — улыбнется солнышку и согреется. Жива осталась! Другим пернатым совсем туго пришлось. Уже утро настало. Бьются бедные птицы головами о наст, в кровь клювы расшибают, а пробиться не могут. Уже полдень наступил, вечер близится. На исходе силы. Просят усталые птицы солнце красное растопить броню ледяную, выручить из снежного плена. Но не слышит солнце, спит в высоком небе. Ему и самому зима не по сердцу, да уж больно она ластится, в каждой снежинке, в каждой крупинке маленькое солнышко зажигает. Как уж тут обидеть старушку? Пусть позабавится. Под деревьями, с которых птицам удобно падать и зарываться в снег, Рыжик тщательно обнюхивал каждый клочок снега, но съестным не пахло. Отвернулась от пса удача, показала спину и умчалась огромными прыжками в далекие края. Была бы рядом Альба, показала бы, что спасительная пища у Рыжика под самыми ногами. Сквозь темные ветви деревьев ярко светили звезды. Холодные и чужие, они с ядовитой усмешкой взирали на еще не опытного пса и тихо торжествовали. Тонкие верхушки елей плавно покачивались, будто отгоняли от Рыжика только ими видимых зверей. И куда бы он ни шел, ему навстречу летели слабые взмахи ветвей. «Кыш! К Кыш! Разбегайся, лесной народ! Бродячий пес идет. Без семьи, без дома. Один на весь мир». Рыжик упрям. Ему плевать на звезды и на ели. Пусть мигают, пусть машут ветвями. Главное, пережить первую зиму. Но почему именно первую? Рыжик этого еще не понимал, но был уверен только в одном — нужно искать, искать и искать добычу. Три дня прошли в безуспешных поисках пищи. Измученное тело просило отдыха. Устало покачивалась пол ногами земля. Пес торопился. Чей-то властный голос твердил ему на ухо: «Вперед, вперед, вперед! Если ты остановишься и уронишь голову на снег, то никогда ее больше не поднимешь. Крепись, пес. Это только начало. Трудности будут впереди». В МОРОЗНУЮ НОЧЬ Под белой березой ему почудился запах крови. Он остановился. Сильное волнение мешало сосредоточиться. Он дышал глубоко и часто, заполняя легкие затмевающим разум запахом. Неужели? Неужели ему повезло?.. Ох это везение, как часто оно подводит! Перед глазами, как живая, появилась косуля. Она едва переставляет ноги, и вдруг выстрел... Рыжик медленно двинулся против ветра. Вскоре донесся отчетливый запах лося, и пес при свете выглянувшей из-за высокой пихты луны увидел огромные следы лесного великана, закапанные свежей кровью. Хотя встреча с лосем мало устраивала Рыжика, отказаться от нее он просто не имел права. Быть может, лось серьезно ранен, и тогда?.. Тогда придется ждать. Ждать, пока он не свалится. Если дело пойдет на поправку, то настанет черед Рыжика слабеть, и в итоге —смерть. Выбирать не приходилось, и он поплелся вслед за лосем. Лось лежал в ельничке, укрывшем его с четырех сторон мохнатыми ветвями. Еще издали пес услышал покашливание зверя и короткие мучительные стоны. Он осторожно подошел к животному и остановился, стараясь угадать, как сильно оно ранено. Крупная голова лося, увенчанная лопатообразными рогами, устало вытянулась на снегу. Тяжелое дыхание со свистом и каким-то бульканьем, частое покашливание причиняли раненому нестерпимую боль. Приблизившись вплотную, Рыжик, как загипнотизированный, уставился на слабо шевелившееся горло. Если бы лось встретился ему дня три назад, он не раздумывая вцепился бы в глотку, и никакая сила не смогла бы заставить разжать железные челюсти... Три дня... И срок вроде малый, да оказался он тем последним рубежом, за которым как-то сразу, будто с неба свалившись, пришла смертельная усталость. Он продолжал наблюдать за лосем, пытаясь разжечь в себе гнев, злость, ненависть, наконец, к лежащему перед ним раненому животному. Шерсть на загривке поднялась дыбом, но пес вдруг беспомощно опустился на снег. Ноги мелко дрожали, в голове и груди покалывало. В ушах уже вторые сутки стоял противный звон, будто обледенелые ветки березы протягивают руки к Рыжику и бьют тонкими пальцами: «Слушай, пес. Слушай». Бежали минуты, складываясь в часы. Луна — белая ведьма, проплыв над верхушками деревьев, нырнула в чащу. Сидит, наверное, теперь где-нибудь в березовой рощице, отдыхает. Лось дважды устало открывал глаза. Рыжик сидел не шелохнувшись, и зверь, не увидев его, не чувствовав вновь опускал тяжелые веки.
