На кого работало время, было трудно предугадать. Откуда знать ему, бродячему псу, что происходит сейчас в организме лося. Быть может, каждая минута исцеляет зверя, и к утру он станет не слабее, а напротив, окрепнет. Быть может, каждая минута покоя лечит ему рану и незримо наливает тело новой силой. Он же с каждою минутой становится слабее. И кажется ему, что белый туман наполняет голову. Потом неожиданно все смешалось вокруг: белый туман и темная ночь, горящее солнце и улыбающаяся Альба. Они вились над ним шумным хороводом и вдруг стремительно побежали куда-то по лугам, перелескам, по озерам, по горам. Рыжик как вихрь, как метель стелется следом за ними, и нет ему в беге равных. В длинную январскую морозную ночь на белом снегу, среди пушистых молодых елочек, почти вплотную, спали два зверя. И тот, и другой были страшно истомлены, измучены. Один еще вчера, живой и невредимый, стоял возле проселочной дороги и с любопытством смотрел на редкие грузовики, пока с одного из них не прозвучал предательский выстрел. Стрелой летел он по заснеженному лесу, и водитель, видя, с какой лихой прытью умчался лось поднимая белоснежную пыль, решил, что на этот раз он промазал. Тяжело раненный, потеряв много крови, он сумел уйти от страшных дорог, но от себя, от своей раны не ушел. Она заставила опуститься его на искрившийся снег. С каждым часом ему становилось все хуже. Рядом с ним, не подавая никаких признаков жизни, растянулся в крайней степени изнеможения рыжий пес Одинаково их обдувал ветер, в равной мере светили им с высоты звезды. Глупые звезды - ничего вы не понимаете, хотя и все видите. Не друзья, и не побратимы лежат в усталых позах, убаюканные вашим светом, а лютые враги. И не успеет заняться новый день, как они сойдутся в смертельном бою, и сильнейший останется жить. Будет радоваться весне и лету, в зимние вечера грустить под заунывный волчий вой, похожий на одну печальную ноту. Будто над головой грустный звук и не пропадает, не отстает ни на шаг ни днем, ни ночью. «У-у-у». Ветер и деревья, кусты, снега, горы — все выводит знакомую, безрадостную ноту. «У-у-у». Рыжик сильно вздрогнул и проснулся. Прямо на него, широко раскрыв глаза и ничего не понимая, смотрел лось. Он едва шевелил ушами, не пытаясь даже оторвать от снега голову. По-видимому ему казалось, будто он спит или бредит. Пес понял, что промедление е его стороны подобно поражению, что в любом случае, если только он не примет никаких решительных мер, ему уготована участь околеть на морозе под звон березовых веток, под нудное воронье карканье. Лось все еще не сознает, в чем дело. Торопись, бродяга. Решайся. Рыжик подобрался, готовясь к прыжку. Лось поднял голову, шевельнул передними ногами, и в тот же миг Рыжик стремительно бросился на него. Лось легко вскочил на ноги и, тихо помчался меж деревьев, неся вцепившегося в горло пса. Пес болтался, как кедровая шишка на тонкой вершинке, в любой миг, рискуя сорваться и угодить под страшные копыта. Лось сознательно бежал впритирку с корявыми стволами деревьев. Рыжика мотало из стороны в сторону, и всякий раз он задевал боками то за осину, то за липу, то за березу. Летела клочьями рыжая шерсть. Одинокие шерстинки еще долго кружили в воздухе, отмечая своеобразными вехами путь лохматого наездника. Пес крепко зажмурился, чтобы упругие ветви случайно не выхлестнули глаза. Он перестал ощущать боль от крепких ударов и не замечал режущих прикосновений острых, сухих сучьев. Он даже не мог с уверенностью подумать, что не лишился ноги или хвоста, что его уши и нос продолжают существовать, что они на своем месте, а не остались висеть на каком-нибудь толстом сосновом суку. Единственная мысль— не разжать челюсти — затмила своей значимостью все остальные ощущения. Может быть, он получит массу вывихов и переломов. Чепуха. Все чепуха. Лишь бы не упустить зверя. Лось как-то сразу резко, без видимых причин, замедлил ход, пошатнулся и повалился на бок. Хриплый, мучительный кашель сотряс гиганта, и неожиданно горлом, заливая Рыжика и белый снег, пошла густая черная кровь. Пес едва сумел разжать, будто сведенные судорогой, челюсти и отползти в сторону. Ноги не слушались его. Глаза и те отказались служить. Пес упрямо крутил головой, не сводя глаз с издыхающего зверя. Он хотел есть. Если к рассвету ему не удастся отведать кусочек мяса, он пропал. ПЛЕННИК МЕРТВОГО ЛОСЯ Утро пришло на землю, каким и положено ему быть, сильным, радостным, жизнеутверждающим. Сметая ярким светом ночную мглу, загоняя ее под выворотни, в холодные пещеры и барсучьи норы, оно весело, языком птиц и нежным шелестом зеленых игл, сказало: «Здравствуйте! С добрым утром!» Лес ожил, затенькали синицы, закричали дрозды, простучали клювами побудку дятлы. Как хороши первые мгновения нового дня! Все рады ему и признательны, будто все существа от крохотной мышки и до великана марала живут общими заботами, тревогами и радостями. Но разгорится день— умолкнут птицы, пригорюнятся ели. Трудовой день властно разделил животный мир на охотников и дичь. Рыжик не услышал наступления нового дня. Привалившись спиной к бездыханному лосю, он спал мертвецким сном, съев перед этим спасительный кусок мяса. Проснулся он от приступов голода и сразу же принялся за обед. Насытившись, он, тяжело ступая, обошел добычу. Теперь часть земли, окруженная его следами, стала собственностью Рыжика. Избавив себя таким образом от разных мелких нарушителей, он опять завалился спать. Спалось уже гораздо хуже. Непоседливые сойки, собравшиеся, наверное, со всего леса, расселись на окружавших добычу деревьях и, горланя, делали попытки завладеть тушей. То одна, то другая, спикировав с ветвей, садилась на труп лося и, ничуть не стесняясь присутствия Рыжика, начинала клювом отыскивать в лосиной шкуре наиболее уязвимые места. Теперь уже стало совсем не до сна. Пес не собирался делиться своей добычей с разными сойками. Ближе к полудню стали собираться лесные вороны. Эти вели себя еще наглее. Они шипели на пса, махали крыльями, делали выпады клювами, пытаясь напугать едва державшуюся на ногах собаку. Рыжик яростно бросался на птиц, но вскоре, окончательно обессилев, свалился на бок лосю. Он лежал возле одного бока, а с другой стороны наиболее наглые вороны и сойки уже вовсю барабанили клювами по толстой лосиной шкуре. Немного отдохнув, пес поднялся и обошел тушу, сгоняя недовольных птиц. Прикинув, во что ему обходятся крылатые помощники, он ужаснулся. Решив более никого не подпускать к добыче, он залез на тушу и, усевшись верхом, бесцеремонно оглядел беснующихся птиц.
