прежде всего в медведе. Кружились в стремительном «танце» два зверя. Белыми клубами взлетал загоравшийся на солнце снег. Дымился бурелом, обнажая освободившиеся от снега черные искривленные позвоночники. Древесное кладбище, расправляло мертвые сучья. Кто его знает, может, пройдет совсем немного времени и рядом с ними лягут на холодный снег не похожие на трухлявые, древесные косточки — белые, твердые кости собаки, медведя и человека. Схватка не могла длиться бесконечно. Медведь уже дважды доставал Дика вооруженной ужасными когтями лапой. Окровавленный нес, натыкаясь на колоды и сучья, метался вокруг зверя с прежней быстротой. Но на стороне медведя было явное преимущество. Крупные кусты, торчавшие из снега сучья не являлись для него преградой, а для пса были существенной помехой. Всякий раз натыкаясь на них, пес чудом избегал участи быть проколотым насквозь. Голубая звезда благосклонно взирала с высоты на пса. Под ее защитой пес оставался неуязвимым. Но выплыла из-за горного хребта черная, уродливая тучка и затмила звезду. Отвернулась удача. Ускользая от очередного броска медведя, наткнулся пес на колоду и... Унесся и заоблачную высь короткий собачий визг, промчался над тайгой протяжным стоном и замер далеко вдали. Тишина. Тяжело дышит медведь. Скользит маленький, налившийся кровью глаз по неподвижной фигуре человека, по мертвой собаке. Медведь шумно втягивает воздух, пытаясь определить, откуда еще может появиться опасность. Пробитые дробью нос и уши, единственный глаз лишили его возможности заранее обнаружить новую беду, если такая появится. Встревоженный медведь настороженно озирается. Из задетого дробовым снопом плеча льется кровь. Оглядев в последний раз место схватки, он, тяжело ступая, проваливаясь в глубокий снег, пошел прочь от страшного места. ОДИН НА ОДИН С ТАЙГОЙ С большим трудом Степан освободил ногу. Слегка приподнявшись на локтях, затуманенным взором огляделся вокруг. Раскиданные по сторонам, слабо дымились головешки. Изрытый снег лежал холодными большими грудами и отливал леденящим душу мертвенным, спустившимся откуда-то с небес светом. Жуткая тишина, блеск снега, склонившиеся, как над покойником, ели-монашенки, застывшее над головой солнце упорно противостояли желанию человека собраться с мыслями. —Ничего,— успокаивая себя, шептал человек.— Главное, остался жив,— Он принялся шарить дрожащими руками вокруг, пытаясь отыскать ружье. В любой момент мог вернуться медведь и тогда... Пальцы наткнулись на металл. С чувством облегчения он потянул ружье из снега и совсем не удивился, когда увидел погнутые стволы. Здесь же валялись обломки лыж. Круглов покачал головой, одновременно приговаривая: —Ерунда. Выберемся. Главное, жив. Верный Дик. Братишка. Куда он запропастился? Переживания за пса не помешали ему продолжать ощупывать взглядом освободившийся от снега бурелом. Он был готов ко всему, к любой неожиданности, и все-таки, не удержавшись, вскрикнул, когда увидел прижатого к коряге пса. Виднелись часть спины и хвост, повисший на сучке. Он не сомневался в смерти собаки и все-таки негромко позвал: —Дик, Дик! — В ответ молчание, лишь шевелится на суку пушистый хвост. «Один, со сломанной ногой, до дороги двадцать километров с гаком,— принялся обдумывать свое положение охотник.— Ситуация весьма и весьма щекотлива». И все же он не представлял масштаба случившейся беды. Победив безглазую в короткой схватке, он не догадывался, что это только миг, только начало яростной и бескомпромиссной борьбы с природой, с ее холодом и молчанием, с ее кажущейся пустотой и равнодушием. Тайга всесильна, она может свести с ума, может заставить попусту растрачивать силы, ничего не предлагая взамен. Ослабев от потери крови и пережитых волнений, охотник лежал на снегу, но вдруг словно ощутил на лице слабую волну чьего-то дыхания. Он огляделся и невольно втянул голову в плечи. Лес придвинулся ближе, ели склонились ниже, торжествующе расправил сучья бурелом. Начался неравный поединок. Маленький человек столкнулся с огромным лесным миром, призвавшим под свои знамена голод, холод, глубокий снег. Синее небо, похожее на огромный саркофаг, опустилось на землю. Поднялись над буреломом прозрачные стены, окружили с четырех сторон. Радуйся, человек! Где тебе смогут предоставить более величественную могилу? Лежи неподвижно и смиренно жди свой последний час. Но нет, усмехнулся охотник, раненько меня хоронить, матушка тайга, раненько! Он попытался снять валенок, чтобы осмотреть ногу. Однако, едва не лишившись чувств, прекратил пустое занятие. При малейшем движении ногу ломило. Кружилась голова. —Ничего,— шептали потрескавшиеся губы.— У меня хватит силенок! Хватит. Может, и не сломана нога. Может, просто сильный ушиб. Чего же тогда волноваться?— Уцепившись за тонкую березку, он подтянулся. —А ну-ка, еще. Еще немного. Это ушиб. Почти не больно. Сейчас разомнусь, и боль пройдет,— говорил он, боясь разогнуть в колене больную ногу.— Костылик излажу, и все будет в порядке. Неожиданно под ним просел снег, больная нога коснулась сугроба. Охотник глухо охнул и лицом вниз упал в белые волны снежного моря. —Проклятье. Не дойти... Костер. Надо развести костер. Испокон веков огонь умиротворял человека, наполнял сердце и душу успокоением, согревал. —Все будет хорошо,— упорно повторял Степан.— Дня через два меня найдут и вытащат из леса. В поселке есть опытные ребята, неужели не сумеют найти? Сейчас, главное, заготовить дров. Тогда будет все ничего. Шея продолжала кровоточить, как он ни прижимал к ране конец шарфа, и только возле костра, под действием тепла, кровь стала сворачиваться. Руку, защищенную полушубком, медведь не смог прокусить, но все равно запястье вспухло, налилось синевой, и движение причиняло сильную боль. Выбираться из леса, полагаясь только на себя, было явно не по силам. Гораздо разумнее сидеть на месте и ждать помощи. ...На тайгу опустилась темная ночь. Весело потрескивал костер. Обессиленный охотник лежал рядышком на еловых лапах, поворачиваясь к огню то спиной, то грудью. Сон не шел. Степан не был трусом, отрицательно относился к предчувствиям и прочим мистическим теориям, отождествляя их с душевными болезнями. Ему никогда и ничего не мерещилось. То, что он видит, значит, существует, а то, что «кажется», скорее относится к искусству невропатологов. Однако эта ночь явилась ему во всем своем мистическом великолепии. Он возле костра сам по себе, а вокруг растекалась неподвластная ему чья-то чужая
