Теплая и сильная рука ее сына держала крепко.
Медленно вздохнув — дыхание обжигало ладонь так же, как камни пола обжигали ступни, — Бланка села назад на скамью. Шелка ее платья зашелестели в тиши. Она прикрыла глаза, на долю мгновения позволив себе вспомнить пальцы, заставлявшие ее кричать и извиваться во сне.
Потом она открыла глаза.
Ей нужен мужчина, о да; и он есть у нее. Она надела на него корону и правит с ним вместе, и будет и дальше править все так же славно. Он верит ей, и она его не предаст.
Над Фонтенбло серым мороком поднималась ноябрьская заря.
Часть вторая
Король — искатель
Глава пятая
Карету тряхнуло на ухабе, колесные спицы заскрипели под угрожающе хрустнувшим днищем. Алиенора, высунувшаяся в окно почти по плечи, взвизгнула, скорее восторженно, чем испуганно, и только крепче вцепилась руками в дверцу. Маргарита невольно ухватила ее за юбку — не для того, чтоб стянуть вниз, о нет, на это она уж и не надеялась, просто надо же было за что-то держаться, а юбки Алиеноры были как раз под рукой.
Ухаб миновали, карета выровнялась, и Маргарита тоже, переводя дух.
Баронесса де Мартильяк, сидевшая напротив нее и сжимавшая юбки Алиеноры с другой стороны, длинно и затейливо бранилась. Алиенора отвечала на это счастливым заливистым хохотом.
— Иль-де-Франс, Иль-де-Франс — вот вам ваш Иль-де-Франс! Не дороги, а наказание Господне. Да сядьте же вы в самом деле, мадмуазель Алиенора!
— И не подумаю!
— А ну как сейчас посильнее тряханет — так и полетите вашей глупой головкой в грязь, и добро если шейку свою цыплячью не свернете, а прическу так наверное испортите безнадежно!
— Ну и что? — фыркнула та, наваливаясь на окошко еще сильнее и беззаботно дрыгая ногами чуть не перед самым лицом баронессы. — Подумаешь, прическа! Ой, гляди, это что там, неужто мельница?! Большущая какая!
— Вот дьяволенок, — простонала баронесса, кидая на Маргариту отчасти умоляющий, отчасти возмущенный взгляд — так, будто та была повинна в бесчинствах младшей сестры. Маргарита виновато пожала плечами и беспомощно улыбнулась. Что поделать, Алиенора никогда не могла долго усидеть на одном месте, и ее даже старались не брать с собой в дальние путешествия, зная, что несколько часов в душной карете вторая дочь графа Прованского попросту не высидит, превратив путешествие в пытку для своих попутчиков. Бедняжка мадам де Мартильяк была уже третьей дамой, сопровождавшей в карете дочерей графа: двух предыдущих пришлось пересадить в другие экипажи, предварительно приведя в чувства нюхательной солью. Поглядывая на баронессу, Маргарита думала, что и эту в скорости постигнет та же участь. Впрочем, если Алиенора хоть чуточку угомонится, быть может, они и смогут дотянуть до Санса.
— Алиенора, гляди, — проговорила Маргарита, касаясь пальцев сестры, крепко сжатых на раскачивающейся дверце кареты. Та моментально перевела взгляд на сестру — в доверчивости своей Алиенора оставалась такое же дитя, каким была и в своей непоседливости.
— Видишь лес? Это Арлинго, тот самый волшебный лес, где сир Арнаут де Марейль встретил свою возлюбленную в облике лани, соколицы и осины.
— Тот самый? — недоверчиво нахмурилась Алиенора, однако с окна все же слезла, ибо лес тянулся от кареты по левую руку, и, чтобы поглядеть на него, она должна была отвернуться от свежескошенных полей Понтиньи и от блестящей поверхности Ионны, гнавшей свои воды вдоль дороги, по которой кортеж двигался к Сансу.
Едва юбки Алиеноры коснулись пола, баронесса де Мартильяк издала вздох бесконечного облегчения, в котором слышался страдальческий стон, и, промакнув платком левый глаз, посмотрела на Маргариту с признательностью. Та улыбнулась в ответ, незаметно оправляя сбившуюся накидку сестры, прильнувшей уже к другому окну. В такие мгновения ей казалось, что разница между ними — не два года, а все двадцать. Что поделаешь, оставшись после смерти матери старшей женщиной в роду графов Прованских, Маргарита была обречена быть троим младшим дочерям графа не столько сестрой, сколько нянькой и наставницей. Особенно для Алиеноры, с которой с недавних пор не стало совсем никакого сладу — она никого не слушала, кроме Маргариты.
«Как же она будет без меня?» — подумала Маргарита в Бог знает который раз и беззвучно вздохнула.
— Марго, а это точно тот самый лес? Такой густой и темный и некрасивый совсем, фу!
С тех пор как они покинули Прованс, Алиеноре было все интересно и ничего не нравилось. Она редко покидала фамильный замок (в поездках она становилась совсем несносной, и потому ее чаще других оставляли дома), а за пределы Прованса не выезжала и вовсе ни разу за свои тринадцать лет — так же, как и Маргарита за свои пятнадцать. От далекого, неведомого, загадочного Иль-де-Франса Алиенора ждала сама не зная чего, но непременно чего-то такого, что потом можно будет воспеть в сирвенте. Она была совершенно помешана на сирвентах, канцонах и Марии де Вентадорн, и в последний год Маргарите пришлось выслушать не менее трех дюжин стихов и поэм, сочиненных ее сестрицей. Были они столь наивны и неумелы, как только могут быть наивны и неумелы стихи тринадцатилетней девочки, а посвящались в основном журчащим ручьям Прованса, сочным травам Прованса, заливистым птицам Прованса и яркому солнцу Прованса; словом — Провансу. Алиенора была влюблена в Прованс, это был ее рыцарь, ее прекрасный кавалер, ее избранник. «Я никогда не выйду замуж, — заявила она как-то Маргарите. — Никогда, никогда не расстанусь с моим милым домом, и папа меня не заставит! Ах, Марго, ну как ты можешь отсюда уехать!»
Это было месяцев шесть назад, сразу после того, как граф Раймунд подписал брачный договор с посланниками короля Людовика Французского, сосватав за него свою старшую дочь.
Хотела ли Маргарита этого брака? Смешно было и спрашивать об этом. Людовик Французский — один из сильнейших монархов Европы, о лучшей партии для своей любимой дочери граф Раймунд и мечтать не смел. А что до Прованса… да, Маргарита любила Прованс, хотя нынче он был уж не тот, каким его воспели в своих балладах прославленные трубадуры. После крестового похода, затеянного святой матерью Церковью против альбигойской ереси, слишком много душистых прежде полей стояли выжженными и пахли пожарищем, слишком много гордых прежде городов, отбыв епитимью, стояли под замком, слишком осторожными и иносказательными стали песни, воспевавшие прежде свободный воздух Прованса. Алиенора грезила о тех временах, и в этих грезах шла ее юность. Старшая сестра ее всегда отличалась куда большей практичностью. Она не строила воздушных замков, в которые не ступишь — нога провалится в облако; и она не влюблялась в землю, которую с самого рождения ей назначено было покинуть.
Но все же, глядя в окно кареты на проплывавший мимо пейзаж, Маргарита не могла не согласиться, пусть и помимо воли, с досадой Алиеноры. Казалось, не так уж много они проехали лиг — а все здесь казалось другим, не таким, как дома. Леса были гуще, поля — меньше, дороги — люднее, но хуже — местами так и вовсе попадались непроездные топи, которые приходилось огибать по широкой дуге. Городки и деревеньки встречались чаще, чем на раздольных прованских землях, но были они меньше и грязнее, и люди тут тоже были неопрятные, неумытые и глядели все время в землю, мрачно сминая колпаки черными от земли руками. Казалось, тут даже небо другое — сизое, размытое плотными сероватыми облаками, сквозь которые лишь изредка проглядывало солнце — и тогда речная вода блестела почти так же ярко, как в
