а так, в целом, оттянулись всласть; хозяин был очень доволен, что гости сумели сделать своё дело тихо и чисто, поэтому не только позаботился о трупе, но и заверил юных рыцарей, что задние апартаменты его таверны всегда в их полном распоряжении.
То были славные времена. Тогда что хотелось, то и делали, обид не прощали, о последствиях особо не задумывались. И если в городе назревала драка – лезли в неё очертя голову, а когда понимали, что дело не по плечу – драпали без малейших зазрений совести. Лукас отчаянно жалел, что те дни прошли. И завидовал Марвину. И злился на него за то, что, щенок этакий, сознательно отказался от всех выгод, которые ему даёт безмозглая и бесшабашная юность.
На этот раз «Сивый мерин» встретил Лукаса заколоченной дверью. Лукас не дал себя обмануть и прошёл через задний двор. Дверь чёрного хода была просто заперта, и Лукасу пришлось довольно долго колотить, прежде чем в смотровом окошке показался расширенный от испуга глаз. Потом Лукас ещё минут пять уговаривал хозяина впустить его и в конце концов уломал обещанием не столько денег, сколько покровительства патрицианцев.
– Хрен знает что! – поприветствовал он хозяина, наконец оказавшись в полутёмном помещении – трактирщик захлопнул дверь и запер её, едва Лукас ступил за порог. – Если уж и ты, любезный, в штаны наложил, то что вообще творится в этом проклятом городе?!
– И не говорите, благородный мой мессер! – жалобно отозвался трактирщик, трясущимися руками задвигая второй засов. – Коль самым честным из нас страшно нос наружу высунуть, куда уж хуже-то?
– Скажи лучше, если даже твои завсегдатаи по углам попрятались, вот тут уж и впрямь хуже некуда, – заявил Лукас, стягивая перчатки. – Ну, давай хоть ты мне объясни, что тут происходит.
– Да Единый знает, что! Чернь вдруг взбунтовалась, ни с того ни с сего.
– Так уж ни с того ни с сего?
– Ну, были сперва слухи там, слушки… знаете, как оно, – трактирщик нервно хихикнул и потёр ладони. – Так винца теперь, может, коль уж зашли?
– Непременно, матерлинского. И тут я ещё гостя жду. Апартаменты-то в порядке?
– А то!
– М-да, надежда, стало быть, есть, – задумчиво заключил Лукас.
– А то, мессер, апартаменты мои так или иначе будут последним местом, которое погорит в этом треклятом городе, – не без гордости сказал трактирщик и, сбегав за вином, возобновил рассказ: – Третьего дня это ещё началось. Сперва на базарной площади драка – ну, подумали, драка и драка, всякое бывает. Кого-то стража порубила, кого-то повесили, к вечеру все и забыли – а тут ночью пожар в Новой! Да не один пожар, где там – весь квартал полыхал, аж возле королевского замка, говорят, видать было! Поджог, не иначе. Ну и потом что ни день – то опять бунт, чернь толпами сбивается и к Первопрестольному прёт, хотя, говорят, они всё на замок собираются, да только где ж им, их дальше Первопрестольного-то никто не пустит…
«Это пока», – без особого энтузиазма подумал Лукас, а вслух спросил:
– Чего они бунтуют-то?
– Да говорят, мол, заговор там какой-то, в замке. Короля, говорят, убили, а наследников-то нет, и сейчас, мол, патрицианцы там в замке с нашей сучьей королевой да сучьим её полюбовником власть делят. Про герцогиню ещё говорят, мол, она-то Артенит, как ни крути. И что, мол, коли Артениты наследуют Святого Патрица, то Единому угодно законного Артенита видеть на престоле, пусть бы и бабу…
Ни хрена себе, хладнокровно думал Лукас, выслушивая эти путаные объяснения. Даже если всё это только слухи – слишком уж возмутительно как для слухов. И слишком точно… Однако теперь всё стало ясно. Сведения о смерти короля просочились в народ, а патрицианцы упустили момент, когда о ней можно было объявить официально, придав событию статус всенародного горя. Теперь люди чувствуют, что от них что-то скрывают, а коль уж скрыли важнейшее – смерть монарха, так бес их знает, что они там задумали? Да, дело-то и впрямь дрянь. Стодневный Хаос в своё время начался по куда более ничтожному поводу.
Одного Лукас никак не мог понять – почему патрицианцы бездействуют. Ну подавят они бунт – а дальше что? Неужели неясно, что теперь народ воспримет в штыки любого претендента на корону, которого выдвинет орден, – и не важно, хоть то будет Алектио, хоть Ольвен, хоть Мессера? Впрочем, как раз к Мессере они, похоже, больше всего расположены…
Лукас ещё какое-то время выслушивал стенания трактирщика, потом, поняв, что ничего нового от него уже не узнает, устроился в задней комнате пустующего трактира и стал ждать Дерека. Он понимал, что прождать ему придётся, возможно, много часов, если не дней, но это был единственный план, который он смог изобрести в сложившихся обстоятельствах. Соваться в замок и вообще в город сейчас было последним, что ему хотелось делать.
Поэтому он стал пить матерлинское и запасся терпением. Впрочем, Дерек явился намного раньше, чем Лукас мог надеяться.
Его преподобие магистр Айберри размашистым нервным шагом вошёл в комнату, где много лет назад они с Лукасом удавили патрицианского стукача. Не проронив ни слова, он швырнул на стол окровавленный меч, сорвал окровавленный плащ и, рухнув в кресло, одним броском закинул на столешницу ноги в окровавленных сапогах. Лукас переставил бутылку, оказавшуюся в опасной близости от его подошв, на другой край стола, и сказал:
– День вам добрый, ваше преподобие. Судя по всему, я не вовремя.
– Нет, ты очень даже, мать твою, вовремя, – ответил Дерек. – Дай мне бутылку наконец, чего ждёшь?
Лукас выполнил его распоряжение, стерпев приказной тон. Дерек долго пил из горла, потом с грохотом отбросил бутылку в сторону. Та не разбилась, только гулко стукнулась о стену и беззвучно покатилась по полу, устланному толстым ковром.
Какое-то время они молчали. У Лукаса вдруг возникло твёрдое убеждение, что Дерек пришёл сюда на встречу не с ним, а с кем-то ещё, и сейчас исключительно из-за усталости не вдаётся в объяснения. Похоже, он тоже не особо отдыхал в последние дни.
– Ты как будто прорывался сюда с боем, – наконец проговорил Лукас.
