— А ведь она права. — невнятно буркнул захмелевший Харпер.
Уход крестьянских детишек не сильно огорчил Гаверкампа. Он и без них заполучил четырёх рекрутов вдобавок к двадцати восьми, оставленных в амбаре за городом. Кроме того, на него работали несколько шлюх, всегда обеспечивавших сержанту одного-двух новобранцев. Впрочем, и с теми, что есть, не стыдно являться к Гирдвуду. Подполковник будет доволен. Сержант ухмыльнулся, допил пиво и приказал подниматься.
Новобранцы взяли Королевский Шиллинг, но до соблюдения всех формальностей ещё не были людьми короля. Ночевали они в полуразрушенной конюшне за «Зелёным Малым». Сквозь прорехи в кровле виднелись яркие звёзды. Шарп улыбался. Каких-то шесть недель назад, в ночь после битвы под Витторией он резвился в роскошной спальне с игривой маркизой, совмещавшей удовольствие быть его любовницей с выгодами шпионского ремесла. Тогда его спину ласкали нежные пальцы аристократки, теперь кололи жёсткие соломинки. Интересно, что бы она сказала, окажись в эту минуту здесь?
Храпели рекруты. Тихо заржала лошадь. Раздался шорох соломы, и Харпер прошептал:
— Вы… Ты спишь?
— Нет.
— Мысли одолевают?
— Ага. Об Элен.
— Женщины. Приходят и уходят. — хмыкнул Харпер и, указав на дыры в крыше, по-деловому заметил, — Можем удрать. Удерём?
Они не удрали. Друзья вступили в Южно-Эссекский полк, но главная драка была впереди.
Глава 6
Столичные потаскушки, специально привезённые Гаверкампом, исправно отрабатывали уплаченные им деньги, и поутру два ослеплённых их прелестями болвана присоединились к четверым будущим однополчанам в конюшне «Зелёного Малого».
— Подъём, ребятки! Подъём! — пока рекруты не подписали контракт, сержант продолжал играть роль доброго дядюшки, — Просыпаемся!
Вместе с сержантом пришёл господин в высокой бурой шляпе. С носа его капало. Время от времени он заходился в надрывном кашле, и в груди его в этот момент что-то надсадно булькало с хрипами. Он внимательно осмотрел каждого новобранца, требуя поднять руку или ногу. Засвидетельствовав здоровье рекрутов, доктор получил от сержанта гонорар и убрался. Гаверкамп хлопнул в ладоши:
— За мной, ребятки. Завтрак!
Оба капрала, без стеснения облачившиеся в мундиры и кивера, хлопотливыми пастушьими псами гнали сонную отару новобранцев вперёд. На востоке ещё только проклюнулась светлая полоска. Приветствуя её, победно прокукарекал петух. Заспанная служанка брела от колодца с ведром воды.
— Сюда, ребята!
Вопреки чаяниям, в зале вместо обещанного завтрака их ожидал сизоносый мировой судья с брюзгливой образиной неопохмелённого пьяницы. Рядом сидел писарь. Перед ним на столе высилась кипа бланков, лежали очиненные перья, и стояла открытая чернильница.
— Шевелись, ребята!
Со сноровкой, выдающей немалый опыт, сержант выстроил рекрутов в очередь к столу, бдительно следя, чтоб никто не увильнул. При составлении бумаг выяснилось, что лишь три новобранца умеют читать и писать (белоручка в их числе).
Неграмотные, включая Шарпа с Харпером, ставили взамен подписи крестик. Стрелок обратил внимание, что врач уже заполнил в формулярах свою часть, вероятно, ещё до того, как завернул в конюшню к рекрутам. О возможности заключения семилетнего контракта будущим воителям никто не заикнулся. Все формы были озаглавлены: «Бессрочная служба».
Шарп поставил крест там, где ткнул пальцем писарь, успев пробежать текст глазами.
«Я, Дик Вон, — гласила бумага, — владея профессией… (Шарп заявил, что таковой не имеет, и клерк поставил прочерк), будучи рождён в приходе Шордитч графства Мидлсекс, в возрасте 32 лет отроду (Четыре года Шарп себе скинул), не имея обязательств перед ополчением, иным полком, Его Величества Флотом и Морской пехотой, присягаю служить Его Величеству верой и правдой до официальной отставки. Заверено моей рукой. Дик Вон, подпись.».
Мировой судья гадливо накарябал своё имя в следующем бланке:
«Я, Чарльз Мередит Харви, Его Величества Мировой судья округа Слифорд, сим удостоверяю, что Дик Вон, 32 лет отроду, роста 180 сантиметров, цвет лица смуглый, глаза голубые, волосы тёмные, представший передо мной в Слифорде 4 дня месяца августа одна тысяча восемьсот тринадцатого года, не имеет переломов, не отягощён припадками, не страдает глухотой и хромотой, и добровольно, за двадцать три фунта семнадцать шиллингов и шесть пенсов обязуется служить Его Величеству Королю Георгу III в _____ полку под командованием _____ до до официальной отставки.».
Шарп не мог не заметить, что, хотя в бумагах скрупулёзно заполнялся каждый пропуск (вплоть до того, что отсутствие данных, как, например, профессия мифического Дика Вона, обозначалось прочерком), название полка и имя его командира в документах так и не появилось. Напоследок Шарп поставил крестик в расписке, что получил задаток, каковой и был незамедлительно выдан клерком.
— Следующий!
Забавно, думал Шарп, в расписке была указана гинея задатка, а на руки он получил фунт стерлингов [7], как и все остальные рекруты. Судя по тихой возне за столом, разница незамедлительно перекочевала в карман судьи. Очевидно, столько стоила рассеянность Чарльза Меридита Харви при внесении в документы сведений о полке.
Когда с формальностями было покончено, сержант Гаверкамп рявкнул выметаться во двор, где рекруты и позавтракали чёрствым хлебом (по полбуханки на брата) да колодезной водой.
Ухмыляющиеся капралы, не особо церемонясь, построили новобранцев в неровную колонну. Солнце появилось из-за горизонта. Отчаянно зевая, мальчуганы били в барабаны. Колонна шагала через ярмарку. Перед Шарпом шёл белоручка, писарю назвавшийся Жилем Мариоттом. Он не говорил ни слова соседу, полоумному Тому, но от стрелка не укрылся долгий взгляд, который белоручка бросил на ладный кирпичный дом, когда они проходили рыночную площадь.
— Шевелись! Шевелись! — подгонял Мариотта капрал Теренс Клиссо.
Однако белоручка оглядывался и оглядывался. Шарп тоже повернул голову. Ставня верхнего этажа лязгнула, и в окне показалась девушка, привлечённая барабанным боем. Глаза Мариотта заблестели. Рука дёрнулась, будто он хотел помахать той, что разбила ему сердце, но в последний миг смирил порыв. Каким бы коротким не было движение, оно не укрылось от Гаверкампа. Сержант посмотрел на девицу, на Мариотта и засмеялся.
Они маршировали на юг. На живых изгородях поблёскивала роса. Город остался позади, и барабаны били тише. Охоты болтать ни у кого из девятерых не было.
Залаяла собака. Звук для пригорода обычный, за исключением того, что пёс, похоже, догонял группу. Сержант Гаверкамп выругался, повернулся, чтобы пнуть назойливую шавку, но опустил ногу и ухмыльнулся.
Шавкой оказался Пуговка. За терьером, спотыкаясь, бежал в одной ночной рубашке, с узлом вещичек
