— Сабля.
Бригс подал клинок. Подполковник извлёк саблю на десять сантиметров из ножен, проверил полировку и заточку, затем вернул лакею. Тот почтительно пристегнул оружие к поясу хозяина.
— Кивер.
Головной убор подвергся столь же тщательному осмотру. Гирдвуд снял бляху с изображением закованного в цепи орла и с удовлетворением отметил, что Бригс расстарался, одинаково ярко надраив и тыльную, и наружную части пластины. Водрузив кивер на макушку, подполковник с помощью зеркала добился идеально прямого положения цилиндра относительно линии бровей, и лишь тогда застегнул под нижней челюстью ремешок.
Подполковник Гирдвуд всегда ходил с гордо вскинутой головой. У него не было выбора. Он питал слабость к жёстким негнущимся подворотничкам десятисантиметровой ширины. Зелёные новобранцы, которых обязывал к ношению подворотничков устав, старались лишний раз не двигать шеей, но всё равно уже через пару часов кожа по обеим сторонам от подбородка была стёрта, иногда до крови. Гирдвуду рассказывали, что в боевых условиях солдаты избавлялись от подворотничков, и подполковник понимал разумность такой меры: целиться из мушкета в жёстком ошейнике неудобно. Однако, по мнению Гирдвуда, для расхлябанного штатского, попавшего в солдаты, не изобрели пока ничего лучше, чем кожаный подворотничок. Заставляя их держать подбородок поднятым, жёсткая полоска делала их хоть немного похожими на военных. Помимо того, коль кто-то из них отваживался пуститься в бега, две багровые черты на шее выдавали мерзавца, словно клеймо.
— Трость.
Взмахнув несколько раз полированной тростью с сияющим серебряным навершием, подполковник остался доволен свистом рассекаемого ею воздуха.
— Дверь.
Отворив дверь, Бригс прижал створку к стене правой ступнёй. Снаружи, чётко на пол-одиннадцатого от дверного проёма, ожидал капитан Смит.
Правый каблук капитана щёлкнул о левый. Смит отдал честь.
— Докладывайте, Смит.
— Сэр! — Смит, назначенный сопровождать подполковника во время дневного смотра, сообщил о возвращении сержанта Гаверкампа из центральных графств, — Очень успешно, сэр! Очень! Сорок четыре человека!
— Хорошо. — лицо подполковника не отразило никаких эмоций.
Было непонятно, радуется он или сердится. Даже двадцать рекрутов делали честь любому вербовщику, но Горацио Гаверкамп всегда был удачливее остальных, — Вы их видели?
— Так точно, сэр. — Смит стоял навытяжку, как того требовал подполковник.
Гирдвуд заложил трость подмышку. Слегка переломившись в талии, он наклонился к капитану. Чёрные маслины глаз полыхнули сумасшедшинкой:
— Ирландцы, Смит?
— Всего один, сэр. — тон у Смита стал извиняющимся, — Всего лишь один.
Гирдвуд рыкнул. Этим звуком подполковник выражал крайнюю степень недовольства.
— Вверим его заботам сержанта Линча.
— Так точно, сэр.
— Я взгляну на них через двадцать три минуты.
— Так точно, сэр.
— За мной.
Часовые вытягивались в струну, салютовали. Пуская солнечных зайчиков блестящими, отполированными усами, подполковник Бартоломью Гирдвуд в сопровождении писарей и офицеров шагал на дневную инспекцию.
— Пора прощаться, парни! — сержант Горацио Гаверкамп прошёлся вдоль шеренги новобранцев. Одеты они были в рабочую форму: серые штаны, ботинки и короткий блекло-синий мундирчик.
Гаверкамп пощипал усы:
— Свидимся, когда вы превратитесь в настоящих солдат, — он остановился перед Чарли Веллером, — Держи свою животинку подальше, Чарли. Подполковник терпеть не может собак.
Веллер, покосившись на блаженно машущего хвостом Пуговку, встревожился:
— «Подальше» — это как, сержант?
— Я замолвил словечко на кухне. Крыс твоя псина ловит?
— Ещё бы, сержант.
К Мариотту сержант с первого дня испытывал инстинктивную неприязнь. Тем не менее, дал жертве Амура тот же совет, что ранее Шарп:
— Пасть раскрывай пореже. Дыши носом, парень. — говорил он грубо, но беззлобно.
— Так точно, сержант.
Дойдя до Харпера, Гаверкамп легонько стукнул его кулаком в брюхо:
— Ох, и бездонная же у тебя глотка, Падди!
— Какая есть, сержант.
— Удачи тебе, Падди, да и всем вам, ребята!
Досадно было смотреть, как он уходит прочь за новой добычей, а они остаются здесь, в странном месте, где каждый знал, что от них требуется. Каждый, исключая их самих.
— Налево! — рявкнул капрал, — Шагом марш!
Их личную одежду упаковали в подписанные мешки, взамен выдали рабочую форму. Теперь настал черёд обзавестись тем, что армия именовала «предметами первой необходимости»: гетрами, запасной парой ботинок, чулками, рубахами, рукавицами, обувной щёткой, фуражной шапкой и рюкзаком. Нагруженных всем этим добром, их по одному загоняли в барак, где писарь подсовывал им на подпись стандартный формуляр.
Шарп безропотно поставил крестик. Мариотт, естественно, начал возмущаться.
Услышав доносящиеся из барака негодующие возгласы, Харпер скривился:
— Вот же болван!
— Я протестую! — верещал Мариотта, — Это нечестно!
Нечестно, да. Им посулили жалованье в двадцать три фунта, семнадцать шиллингов и шесть пенсов. Сержант Гаверкамп ослепил их золотым дождём в Слифорде, и золотая монета задатка кружила голову иллюзиями грядущего богатства. Бумага, которую им приказали подписать, рассеивала иллюзии.
Из документа следовало, что никакого жалования им не причиталось. Точнее, причиталось, но они успели его потратить.
Армия вычла с рекрутов за «предметы первой необходимости», за кормёжку по пути сюда, за выпивку при вербовке, за прачечные, где они ничего не стирали, за госпитали в Челси и Килменхэме, которых они в глаза не видели. Краткое «Итого» внизу списка вычетов свидетельствовало, что никаких денег армия рекрутам не должна.
Нечестно, без сомнения, но, если бы армия не обещала рекрутам золотые горы, у армии не было бы рекрутов, а, если бы армия сдерживала потом свои обещания, у армии не было бы денег воевать. Обычная практика, хотя до сего дня Шарп никогда не видел вычетов столь бессовестных. Кто-то неплохо наживался на каждом рекруте.
— Эй, грязь! — окрик сзади перекрыл на секунду причитания Мариотта. Маленький сержант в безукоризненно сидящей форме шагал к бараку с гримасой такой сосредоточенной ярости и ненависти на смуглом лице, что новобранцы невольно шатнулись в стороны, пропуская его.
Тирада Мариотта сменилась взвизгом. Белоручка вылетел из барака спиной вперёд, споткнулся, упал. Следом выскочил сержант, ударил его палкой и пнул в голень начищенным ботинком.
— Встать, грязь! Встать!
Мариотт, дрожа, встал. Он был на голову выше сержанта, который, встретившись с грамотеем глазами, немедленно вбил ему в живот кулак:
— Есть жалобы, грязь?
— Они же обеща…
