соединял деревянный мост, перекинутый не через реку, как посчитал, шагая по нему в день прибытия, Шарп, а через неширокий морской пролив. К югу лежало устье Темзы, к востоку — Северное море, на западе и севере — болотистые безлюдные равнины графства Эссекс.
— Прямо тюрьма. — подвёл итог Шарп.
Капрал хмыкнул:
— Вам-то что, на корабль погрузят и тю-тю! Месяц-полтора — не срок. А я кукую здесь целую вечность.
Капрал, видимо, служил в одной из двух рот, солдаты которых носили, в отличие от новобранцев, красные мундиры и муштровались не так рьяно. Шарп предположил, что их единственная задача — стеречь новобранцев. Фаулнис и правда был тюрьмой.
— Когда же нас погрузят на корабль?
— Когда уродам наверху понадобится пушечное мясо. Да ты же сам служил, порядки знаешь.
Армейские порядки Шарп знал. Ему и Харперу в учебном лагере приходилось легче, чем прочим. Сержанты их особо не трогали, понимая, что на старого служаку где сядешь, там и слезешь. Да и зачем, ведь рядом был Мариотт, всегда Мариотт. Дурашка искренне считал, что образование ставит его на ступень выше неграмотных товарищей. Всё бы ничего, но он требовал соответствующего с собой обращения, пререкался и потом рыдал по ночам.
Харпер сочувствия к нему не питал:
— Сам виноват.
— Он думает, что слишком умный, чтобы быть разумным. — соглашался с другом Шарп.
Только Шарп наладил с белоручкой некое подобие дружбы, но даже он был не в состоянии вбить в башку Мариотта простые солдатские истины.
— Я сбегу! Ей-богу, сбегу! — оканчивалась первая неделя их пребывания в лагере, и Мариотту доставалось.
— Не глупи! — командирские нотки в голосе Шарпа заставили Мариотта изумлённо поднять брови, — Бежать отсюда некуда!
— Нельзя так обращаться с людьми!
Вечером Шарп пересказал разговор Харперу. Весть о намерении Мариотта дать дёру не произвела на ирландца впечатления:
— А как насчет нас?
— Нас?
— Чёрт с ним, с Мариоттом, нам-то уж сам Бог велел убираться отсюда?
— Ну, мы выяснили, где ублюдки спрятали второй батальон, но понятия не имеем, зачем его спрятали.
Если лагерь создан, чтоб обдирать, как липки, рекрутов, на кой чёрт их тогда тренировать с таким ожесточением?
— Надо делать ноги, пока ещё есть возможность. — упрямился ирландец.
— Дай мне неделю, Патрик. Одну неделю.
Здоровяк поразмыслил и кивнул:
— С условием.
— Каким?
Харпер расплылся в широкой улыбке:
— Когда всё кончится, я вернусь сюда на денёк полковым старшиной. И на часок уединюсь со скотиной Линчем.
— Замётано. — рассмеялся Шарп.
Темнеющее небо пометила галочка стаи диких гусей. Птицы летели на восток, навстречу завтрашнему рассвету.
Шарп дал слово и получил неделю, на то, чтобы докопаться, зачем второй батальон Южно-Эссекского полка укрыли в далёком, забытом, сыром лагере Фаулнис.
Глава 8
— Повтори, грязь!
Харпер, бессмысленно пялясь поверх кивера сержанта Линча, выпалил то, что выпаливал на каждом построении:
— Боже, спаси короля!
— Ещё раз, грязь!
Восемь дней сержант Линч командовал взводом. Восемь дней он не мог придраться к Харперу. Тысячу раз — к Мариотту, и ни разу — к Харперу. В конце концов, сержант утешил себя выводом, что Харпер — старательный дурак. Так он и доложил Гирдвуду: «Мускулов много, сэр, а умишком Бог обидел. Но он — парень исполнительный. Хлопот с ним не будет, сэр.».
— Ещё раз, грязь!
— Боже, спаси короля!
Прекрасное выдалось утро. Солнышко подсушило слякоть, морской бриз щекотал обоняние горьким ароматом водорослей. Сержант Линч с гримасой недовольства на кукольном личике, оставил Харпера в покое и зычно приказал:
— Грязь! Снять подворотнички!
Приказ выполнили охотно. Было невыразимым блаженством избавиться от твёрдых, надоевших до чёртиков кожаных ошейников. Подворотнички передали правофланговому, и тот вручил их капралу.
Сержант Линч с отвращением объявил:
— Грязь! Сегодня будете работать. Копать. Смотрите у меня! Кто вздумает отлынивать, очень об этом пожалеет! Ясно?
Муштра, при которой малейший промах рекрута бросался в глаза и немедленно наказывался, нравилась сержанту гораздо больше нудных обязанностей надсмотрщика при землекопах.
— Налево! Шагом марш!
Им выдали грабли, ломы и лопаты. Шарп предположил, что их пошлют рыть дренажные рвы, но сержант Линч повёл рекрутов по насыпной дороге к мосту.
Сержант и оба капрала были вооружены мушкетами. Если рассматривать Фаулнис, как тюрьму, а не как обычный учебный лагерь, мера вполне оправданная. Заключённых, выводимых на работы вне узилища, надо стеречь. И выход из тюрьмы тоже, думал Шарп, дивясь усиленной охране деревянного моста. Там несли стражу полтора десятка солдат под началом (судя по привязанной у караулки лошади) офицера.
Сержант Линч вёл взвод тем же путём, которым новобранцы добирались в Фаулнис, проплюхали через брод и свернули вправо, на узкую тропку к дому сэра Генри Симмерсона, единственного человека в этой части Эссекса, который мог опознать Шарпа. Стрелку было не по себе, ибо каждый шаг к украшенной флюгером-Орлом усадьбе увеличивал опасность разоблачения.
Крашеные рамы дома слепили белизной. Идущая перед зданием терраса отлого спускалась к просторной стриженой лужайке, обрывистый край которой был укреплён от осыпания кирпичной стеной. У подножия кладки вяло струил свои воды заросший камышом и илом ручей.
Сержант Линч остановился у края тростниковых зарослей:
— Значит, так, грязь!
Сержант не орал, как обычно; говорил спокойно, видимо, боясь потревожить благородных обитателей усадьбы.
— Ваша задача — прочистить ручей. Оттуда… — он указал на угол опорной стенки, — …и до вешки.
Палкой сержант ткнул в сторону шеста, торчащего метрах в двухстах по течению.
— Во время работы не вякать. Капрал Мейсон!
— Да, сержант?
