Тебе держать ответ

ней и припал ухом к доскам, но ничего не услышал, только едва различимый монотонный гул – из-за ветра и скрипа корабля голосов было совсем не разобрать. Да и какая, к Мологу, разница, о чём они говорят… Это не решало вопроса о том, что с ними делать…

«Ты знаешь, что делать».

В этот раз было не так, как прежде: она заговорила не изнутри его головы, и не извне… просто эта мысль пришла сама собой, прозвучала голосом Адриана, была сказана Адрианом Адриану. Или Эдом Эфрином – Эду Эфрину… «Ты знаешь, что делать. Раз судьба или Янона привели его сюда – значит, он должен был оказаться здесь. Но не для того, чтобы помешать тебе, иначе бы он уже тебя заметил. Он здесь для другого. Для того, чтобы ты сделал что-то. Посмотри, весь мир вокруг тебя – лишь для того, чтобы ты решил, что с ним сделать».

Он попытался сглотнуть, но не смог. Что-то как будто застряло в горле, что-то огромное, твёрдое, шершавое, оно одновременно душило и жгло. Адриан захрипел, просто чтобы убедиться, что может дышать, и, зажмурившись, замотал головой. Нет. Нет, нет…

«Да. Если ты не подожжёшь корабль сейчас, Бьярд можешь заметить масло, когда будет возвращаться. Или вернётся Курт. В любом случае, Бьярда насторожило отсутствие охраны, он немедленно выяснит причину, не дожидаясь утра, как только закончит разговор со своим дружком. А потом они легко вычислят тебя – ты порядочно наследил, пребывая в уверенности, что всё пойдёт как задумывалось. Так и должно пойти. И Бьярд должен был оказаться здесь. Ведь это же было неизбежно, рассуди сам. Ты собираешься уничтожить корабль, который привезёт в Бертан оспу, но оставляешь жить человека, который построил этот корабль. Что с того? Он построит ещё один. И всё равно поплывёт в Андразию. Это так просто, Адриан, Эд. О чём тут думать? Нет никакого выбора. То, что тебе кажется выбором, – это просто твоя слабость и твой страх. Ты не Том».

– Я не Том, – сказал он вслух, голосом чужим и сиплым, едва слышным сквозь ветер. Он хотел бы быть Томом. Хотел бы просто остаться в стороне. Но он слишком далеко зашёл, слишком много успел натворить, и он чувствовал холодные липкие пальчики Доффи на своём запястье. Дыши. Дыши…

Адриан задышал, тихо и часто. Зубы он стиснул, чтобы они не стучали, – ему чудилось, что этот стук его выдаст. Он нашёл ящик, который мог сдвинуть с места, и, навалившись на него плечом, стал медленно передвигать к крышке трюма, в котором лорд Бьярд вёл тайную встречу с кем-то, кого, без сомнения, потом тоже предал бы, как своего прежнего лорда. Ящик скользил по смазанной маслом палубе почти без усилия и лишь раз грохотнул, вставая на крышку люка. Там в это самое время раздался какой-то шум – лорд Бьярд со своим другом, кажется, ругались или дрались. Адриан отодвинулся от ящика и выпрямился. Он не мог больше ждать, не мог думать. Не о чем думать, раз принял на себя это бремя. «Сделай выбор и держи ответ за него…» Враньё. Выбора нет. Я не Том.

«И я не Адриан Эвентри. Адриан Эвентри ни в чём не виноват», – подумал он, высекая искру, крохотным сполохом озарившую ночь. Искра лизнула доски, на долю мгновения отразилась в разлитом на досках масле – а потом ринулась по палубе трепещущей пеленой огня. В нос ударило гарью, дым, клубясь, пополз вверх, обвивая Адриана с ног до плеч, словно огромный бесплотный змей, пытающийся задушить и проглотить.

«Можно, – спросил он мысленно сам не зная кого, – я здесь останусь? Просто останусь, и всё закончится…»

«Что закончится? – спросил огромный, бескрайний, безжалостный голос в его голове. – Ничто не закончится здесь, Адриан Эвентри, Отвечающий За Всё. Здесь и сейчас всё только началось».

И тогда он понял. Только тогда, когда стена огня, грохоча, покатилась по кораблю, носившему имя Светлоликой богини, когда дым пополз во всех корабельные щели, когда человек в трёх шагах от него, под его ногами, ударил плечом в задвинутый ящиком люк.

«Ты мой, – сказала Янона Неистовая, безумная богиня, для которой любовь и ненависть были одним и тем же, так же как жестокость и сострадание. – Ты мой и сделаешь то, для чего я позволила тебе появиться на свет. Иди, Эд. Завтра ты всё забудешь».

Он залез на планшир, где этим утром курил трубку и смотрел на солнце. Вскинул руки над головой, как делал когда-то давно, в Эвентри, прежде чем ринуться с обрыва в реку и поплыть к другому берегу, больше всего на свете мечтая опередить Анастаса. И почти всегда успевал. Он хорошо плавал. Он не тонул. Тонули другие.

«Ты мой. А мир – твой. Иди».

Он прыгнул.

И уже в воде услышал грохот, чудовищный грохот, от которого всколыхнулись небеса и башня Коготь, царапавшая тучи, озарилась кровавым заревом, точно таким же, как то зарево, которое сто лет назад уничтожило всё, частью чего она была.

Во всём Бертане потом говорили об этой ночи – и говорили долго, до самой осени, когда лорд Грегор Фосиган из Сотелсхейма наконец выступил на север, и тогда достало новых тем для разговоров. Надвигалось тёмное время, но то, что случилось той ночью, и слушателям, и рассказчикам, а более прочих очевидцам казалось концом света. «Светлоликая Гилас», объятая пламенем, ярким, высоченным, неугасаемым. Весь город проснулся и сбежался на этот пожар, весь город пытался его потушить, но дьявольское пламя не желало гаснуть, сколько бы ни лили на него воды – казалось, это само море полыхает, словно превратившись в масло. Потому в конце концов отчаявшимся людям осталось лишь стоять на берегу и смотреть, как корчится в бесконечной агонии белое тело богини – будто сам Молог дохнул на судно, сжигая свою ненавистную и возлюбленную жену. Носовая фигура, белая с золотом, чернела и осыпалась в пламени, вздымая к небу закопченные руки в молчаливой мольбе. Когда она отделилась от носа и рухнула, многие сотворили знак-оберег, многие заплакали. Команда «Светлоликой», вся как один человек, камнем стояла на самом краю обвалившегося пирса, часть которого рухнула в воду. Не один седой волос прибавился в волосах этих мужчин. Среди них не было матроса по имени Курт и корабельного мальчишки по имени Эд, нанятого всего неделю назад взамен утонувшего Доффи. Позже стало очевидно, что они были на «Светлоликой», когда она запылала – и погибли, пытаясь унять пламя. «Этот корабль проклят, – шептались в толпе. – Лорд Бьярд проклят. Одвеллы и Эвентри прокляты».

Жители города Эфрина и те, кто, разинув рты, слушали их в тавернах, утвердились в этом выводе окончательно, когда стало известно, что лорд Бьярд тоже был на «Светлоликой», когда Молог сжёг её своим адским дыханием. По всему Бертану во всех святилищах полыхало больше свечей, чем когда-либо, люди больше, чем прежде, молились и плакали, кто-то сказал, что с такими предзнаменованиями, не ровен час, скоро снова начнётся мор чёрной оспы… Боги отвернулись от Бертана. Боги гневались на Бертан, и молитвы не помогали, потому что ещё через некоторое время пронёсся слух, что Анастас Эвентри бесследно исчез.

Говорили всякое: и что его-де позвали на тайные переговоры и потихоньку прирезали; и что Дэйгон Одвелл всё-таки сумел выследить его и подослать к нему убийц; и что его уморили собственные союзники во главе со старым Флейном, с самого начала не желавшим войны; и что он бросил всё и ушёл в монастырь Гвидре, посвятив себя богу. Но как бы там ни было – он исчез, и тела его не нашли. Слухи, что, дескать, он оставил после себя беременную жену, не подтвердились – эта якобы жена была, во-первых, не жена вовсе, а любовница, ещё и из простонародья, а во-вторых, говорили, что и она, и её дитя умерли при преждевременных родах, случившихся, когда женщина узнала о смерти лорда Эвентри. А что он и впрямь мёртв, не сомневался никто. Будь он жив, не позволил бы произойти тому, что случилось следом.

Спустив бело-красное знамя Эвентри, свободные бонды мигом передрались между собой, как это уже часто бывало прежде, – чем немедля воспользовался лорд Одвелл. После чудовищного пожара на пристани Эфрина в народе стояло смятение и смута, люди не знали, кому верить и за кем идти, коль скоро боги столь яро и жестоко проявили свой гнев. Крестьяне стали волочь оброк не лордам, а храмам – задабривать богов; иные сжигали целые поля, порешив, что именно через огонь богам отныне угодно принимать жертву – кто- то пустил такой слух, и он разнёсся по Бертану быстрее, чем догорела «Светлоликая Гилас». Жрецы, сперва обрадовавшиеся притоку подношений, при виде полыхающих от края до края горизонта полей испугались сами. А лорд Одвелл тем временем шёл на юг, сметая своими конниками то, что осталось от армии под спущенным стягом Эвентри. Он вырезал их без всякой жалости – уцелеть смогли немногие, лишь те, кто, как старый Флейн, сумели договориться и отделаться откупом. Одвелл, впервые побеждавший за весь