это то, на что мы сами себя обрекаем, когда берёмся забрать себе мир… Ты отнял у меня Магдалену, а теперь и Квентина.
– Вы не потеряете Квентина. Я…
– Что? Сделаешь его своим септой? Фосиган – септа Эвентри? – конунг снова засмеялся одной половиной рта, но смех на этот раз сразу смолк. – Это даже не так абсурдно, как могло бы показаться… прежде. Дай мне воды.
Эд налил в чашу воды из кувшина, стоящего на столике, и поднёс к перекошенным губам конунга. Когда он служил у мастера Киннана в Фарии, ему приходилось прислуживать больным, и он умел ухаживать за парализованными, поэтому ни пролил ни капли.
– У тебя ловкие руки, – сказал конунг, откинувшись снова на подушку. – Всегда были. Что ты будешь делать теперь, Эдо? Ты впрямь думаешь, что сможешь удержать всё это? – он слабо махнул рукой, снова правой, от того жест вышел коротким и жалким. «Он прав, – подумал Эд, – только это-то я и держу в своей власти. Только эту комнату, эту постель, этого умирающего на моих руках старика. Только это… и это так много, что он прав: я вправду не знаю, как мне быть».
– Я постараюсь, – тихо ответил он наконец.
– Зачем? – глаза Фосигана снова заблестели, он слегка приподнялся, жадно всматриваясь Эду в лицо. – Скажи, если ты хочешь власти, почему не добивался её, будучи рядом со мной?
– Мне не власть нужна.
– А что же тебе нужно?
– Вы всё равно не поймёте.
Фосиган ещё минуту смотрел на него.
– Как там Верхняя стена?
– Пока держится.
– Да, я отправил туда Ортойя… того самого Ортойя, которого ты так старался извести. Он хорошо показал себя в битве при Кадви, и он не сдаст тебе Верхний город.
– Я знаю. Я хочу, чтобы мне его сдали вы.
Конунг не стал смеяться. Только улыбнулся, так слабо, что губы едва шевельнулись, и от того улыбка была действительно похожа на улыбку, а не на изуродованный параличом оскал.
– Я уже сдаю его – видишь? Мои лекари сказали, я вряд ли доживу до утра. А если и доживу, то что это за конунг, валяющийся в койке, когда враг берёт его замок… Я не конунг больше. Ты добился, чего хотел. Но если ты думаешь, что победил, Эдо, то я огорчу тебя.
Его глаза вновь сверкнули, слабо, но хитро, торжествующе, и Эд наконец понял, зачем этот человек позвал его к своему смертному одру. «Он ненавидит меня, – подумал Эд. – Меня и весь мой клан. Он всегда ненавидел нас».
Он не шевельнулся, когда Грегор Фосиган положил багровую, но по-прежнему сильную ладонь ему на руку и стиснул её с такой силой, что Эд задержал дыхание. Это не было рукопожатием – скорее, попыткой причинить всю возможную боль, какую только мог причинить умирающий старик молодому и сильному мужчине.
– Ты не отдаёшь себе отчёта в том, что начнётся, когда ты победишь. Думаешь, посадят тебя на трон – и дело сделано? Знаю, к тебе пришли бонды, септы Одвеллов, даже мои септы… но не все. Далеко не все. Ты сумел посеять смуту даже в Анклаве, проклятый Шион дошёл до Нижних ворот, прежде чем верные жрецы Гилас схватили его и разогнали чернь, которую он поднял. И ты думаешь, после гибели моего клана они вот так просто придут к тебе на поклон? Нет, мой милый Эдо. Ты ввергнешь Бертан в новую войну, ещё кровавее прежней. Потому что юг под моей пятой сидел смирно, но теперь взбаламучен и он. Ты станешь мной, ты запрёшься в этих стенах и будешь смотреть, как они дерут глотки друг другу. И всё повторится заново. Слышишь, с тобой будет то же, что и со мной! Если бы могло быть иначе, я бы сделал это сам.
Эд слушал задыхающийся хрип этого разъярённого, злорадствующего старика, который и на пороге могилы неприкрыто торжествовал оттого, что оставит своему врагу и убийце в наследство не меньше хлопот, чем получил от него сам. Пока он говорил, его рука сжималась на руке Эда всё крепче. Закончив, он в изнеможении откинулся назад, хватая воздух перекошенным ртом, откинулся и разжал пальцы.
Эд, не отводя от него глаз, отёр кровь, выступившую на его коже там, где побывали ногти великого конунга.
– Вы знаете, мой лорд, – проговорил он после долгой тишины, – я прожил большую часть жизни в убеждении, что один человек способен изменить всё. Это нелегко, ни для него, ни для тех, кого он губит на своём пути. Когда-то я хотел быть всем сразу… помочь сразу всем, спасти сразу всех. Но так не бывает. Всегда надо выбирать, кем быть и чем жертвовать. Вы в ответе за всё это наравне со мной. Напишите приказ лорду Ортойе о сдаче города. Велите ему открыть ворота и остановите то, что сейчас происходит по нашей с вами вине. Вы закрыли ставни, мой конунг, здесь не слышно того, что происходит внизу… позвольте вам помочь.
Фосиган протестующе захрипел, но Эд уже встал и шёл к окну. Дневной свет ворвался в спальню конунга, ударив и ослепив самого Эда. Он услышал хрип – и подумал, что, быть может, этим убил лорда Грегора. Ему было жаль. Господи, ему было так жаль! Но он знал, что должен делать, и знал давно.
– Слушайте. Слушайте, мой лорд. Вы не можете видеть отсюда огня и дыма, но хоть послушайте…
Тяжёлое, частое дыхание рвалось из-за полога кровати, словно узник, жаждущий воли. Эд снова подошёл к кровати и отдёрнул полог.
– Поверьте, мой лорд, я ненавижу себя точно так же, как вы. Но это не снимает с нас наших долгов. Когда-то богиня Янона сказал мне, что я должен спасти Бертан от мора. И я делал это, не считаясь с ценой. Но больше я так не могу. Не могу и не хочу, понимаете? Не хочу больше убивать, чтобы спасти. Я слишком долго это делал.
– Твой брат, – прохрипел конунг, корчась на постели в тени Эда, падавшей на его лицо. – Твой Анастас… он был на корабле Бьярда. На «Светлоликой Гилас», когда она сгорела. Мне донесли шпики, которых я приставил к Бьярду. Они встречались там, когда корабль подожгли. Это ведь был ты? Ты его сжёг?
Что-то опалило ему лицо. И глаза. И душу – то, что осталось от души, – так ожгло, словно он снова ощущал жар взрыва, настигший его даже глубоко под водой.
Конунг засмеялся. Он смеялся, когда Адриан Эвентри наклонился к нему и сказал одними губами:
– Простите меня за Магдалену. Я не хотел. Я не знал, что она меня так любила.
И ушёл, оставив за спиной пропахшее смертью ложе, затихающий смех мертвеца и настежь распахнутое окно.
Эмма и Лизабет Фосиган, две женщины, любившие Грегора Фосигана, сидели в предпокое. Обе они обернулись на звук шагов.
– Лизабет, – сказал Адриан, – ты должна снова пройти ходом и привести сюда Квентина. Ты сможешь сделать это?
Она кивнула, напряжённо, но спокойнее, чем он ждал.
– Леди Эмма, – Эд повернулся к старухе, смотревшей на него холодным, строгим взглядом, – позаботьтесь о лорде Грегоре. Облегчите ему… что можно облегчить. И, если вам дорог ваш внук, ваш клан и ваш мир, никого не впускайте сюда, пока…
– Пока всё не будет кончено, – спокойно закончила та.
Эд, поколебавшись, кивнул. Леди Эмма подарила ему сухую улыбку.
– Я постараюсь сделать всё быстро, – негромко проговорила она. Эд поцеловал её руку, потом, не удержавшись, сжал.
– Спасибо, что доверяете мне, – прошептал он. Леди Эмма коротко кивнула. Не оборачиваясь, сказала:
– Лизка, ты ещё здесь? Бегом за Квентином, бестолочь.
– А вы, Тиннетри, – повернулся Эд к камергеру, – принесите мне бумаги и чернил. Много. И заодно пришлите писарей, так дело быстрее пойдёт.
– Люди Фосигана не послушаются приказов Эвентри, – угрюмо сказал тот.
– Разумеется. Но они послушаются приказов Фосигана. Я прошу вас, поторопитесь.
Лизабет вернулась час спустя, когда циркуляры о прекращении сопротивления, адресованные воинским
