Тебе держать ответ

руки и с тревогой заглянул ей в лицо.

– Магда, что случилось?

– Что ты… Н-ничего… Что ты здесь делаешь?

Квентин Фосиган, её младший брат, будущий конунг, вместо ответа поднял вуаль, зацепив за верхнее поле шляпы. Он всё так же глядел на Магду, и она знала: ему не нравится то, что он видит.

– Ничего особенного. Просто приехал повидать Эда. Он дома?

«Что же ты делаешь, Квентин? И что делаю я?»

– Нет, – сказала Магдалена. – Нет… его нет. Во имя Гилас, Квентин, что тебе от него надо?

Он внезапно смутился и покраснел – бедный мальчик, он всегда так легко краснел…

– Я просто хотел… не важно. Я не думал, что он уезжает из дома так рано.

– Он всегда уезжает так рано. Квентин, послушай… не надо сюда приезжать.

– Это почему? – на его простодушном лице ясно читалась обида. – Ты не хочешь видеть меня в своём доме, сестра?

– Ох, нет. Нет.

Не заплакать, Магда. Только не заплачь сейчас, иначе всё пойдёт прахом… заплачь, Магда, заплачь!

– Просто он… он не тот человек, с которым стоит водить знакомство юноше твоих лет, – через силу выдавила улыбку она, но Квентин не улыбнулся в ответ.

– Я знаю, о чём ты говоришь, сестрёнка. И ты не права. Поверь мне.

– Да! Я не права! Я знаю, что не права! – воскликнула она, потом расхохоталась, потом порывисто обняла его и крепко прижалась мокрым от слёз лицом к его щеке. – Ох, Квенто, – прошептала Магдалена Фосиган. – Ты ещё так юн.

Потом оттолкнула, не обращая внимания на изумление в его взгляде, и сказала:

– Прости, у меня была бессонная ночь и трудный день. А ещё столько надо успеть. Приезжай завтра, хорошо? Я скажу Эдварду, что ты приходи, он… он дождётся тебя.

– Передай ему… что я заходил поблагодарить, – поколебавшись, сказал Квентин. Вчера утром – нет, ещё сегодня утром! – она бы вздрогнула от этих слов, но теперь было всё равно. Завтра, всё завтра… пусть всё это будет завтра.

– Передам. Прощай, братик, – она крепко поцеловала его и быстро зашагала к дому. Квентин долго глядел ей вслед, пока она не скрылась.

– Миледи нездоровится? – вполголоса спросил он привратника, наблюдавшего эту сцену.

Привратник пожал плечами. Ему нечего было ответить.

Эд вернулся домой около семи вечера, как делал всегда, если отлучался днём – переодеться и, при необходимости, взять с собой слугу. В этот раз он опаздывал, торопился, а потому был особенно резок и раздражителен. В обычные дни Магда, видя его в таком настроении, предпочитала беззвучно стоять в стороне, опустив голову.

Впрочем, разве не то же самое она делала и во все остальные дни?

– Эдвард, ты не мог бы остаться сегодня и поужинать со мной?

Она стояла в дверях его спальни, говоря это, и смотрела в пол. Он выбирал сорочку и страшно ругался, швыряя одежду на пол, а побледневший от досады и напряжения камердинер по мере сил помогал ему, но тщетно – все, как на подбор, оказывались широки. Он сильно похудел за последнее время, поняла Магда, но ничего не сказала вслух.

Услышав её вопрос, Эд прекратил тиранить слугу и обернулся. Посмотрел на жену – голый по пояс, с небрежно обрамлявшими лицо распущенными волосами, с болезненно намечавшимися под золотистой кожей рёбрами. У неё перехватило горло.

– Я обещал быть в «Роге» сегодня, – сказал он наконец, и в другой день она поклонилась бы ему и ушла, но сейчас сказала:

– Пожалуйста, Эдвард. Я прошу всего лишь один час твоего времени. – Он не отвечал, и она осмелилась добавить, хотя и рисковала прогневить его непрошеным советом: – Они могли бы обождать немного, ты присоединишься к ним попозже.

И только когда он кивнул, Магда поняла – с содроганием, с ужасом, которого никогда не знала прежде, – что до самого этого мгновения была уверена: он откажется. Он никогда не ужинал с ней. Быть может – оттого, что она никогда не просила.

Она склонила голову и вышла из комнаты, прикрыв дверь.

Стол им накрыли внизу, в гостином зале, где более радушный хозяин и более общительная хозяйка принимали бы многочисленные компании друзей. Но Эд предпочитал валандаться по тавернам, а Магдалена – заниматься шитьём в обществе леди Эммы, и никто из них не задумывался о том, что могло быть иначе.

И могло ли?

Стол был рассчитан на десятерых, он был длинным и узким, и для хозяев его сервировали, по традиции, в разных концах стола. Они сидели на расстоянии дюжины шагов друг от друга, бесконечно далёкие. Магда не знала, что приготовили сегодня на ужин – только и успела передать кухарке, что хозяин ужинает дома. Это вызвало небольшой переполох, но у них была хорошая прислуга. На столе, помимо привычных для Магдалены кроличьей грудинки, сыра и хлебцев, появилось фазанье жаркое и голубиный паштет. «Он так похудел, – думала Магдалена, глядя, как Эд разрезает мясо. – Ему надо есть побольше. Да и что он ест вообще в этих кабаках? Небось только закусывает выпивку. Как же он похудел… я даже не замечала. Нужно следить, чтобы он ел получше. Нужно чаще оставлять его дома. Нужно…»

Эд взял кувшин с вином и налил себе полную чашу. Он всегда разливал вино сам.

Они не разговаривали. Магдалена сидела, сложив руки на талии, и смотрела, как он, странно бледный в мерцании свечей, наклоняется вперёд, пальцы берут нож, откладывают, берут снова, снова откладывают, тянутся к кубку, оплетая резную ножку.

– Твоё здоровье, – коротко сказал Эд, приподнимая кубок.

Она слабо кивнула.

Он выпил.

Скривился – и не стал хвалить даже из вежливости. Магда запоздало вспомнила, что он не любит сухие вина. Совсем не любит, предпочитает сладкие, а она забыла. Как она могла забыть? Без сомнения, он тоже сейчас об этом думал. Еле упросила мужа в кои-то веки остаться дома – и не угодила с вином.

Сама она не пила, и он не спрашивал, почему.

«Почему, – думала Магдалена, глядя, как он снова подносит кубок к губам, – почему ты никогда ни о чём меня не спрашиваешь? Почему никогда ни о чём не расскажешь? Не возьмёшь мою руку и не вздохнёшь, чтобы я могла спросить – как ты?.. Ты ведь не счастлив. Маркус сказал правду, о, он чистую правду сказал – ты жесток, ты беспутен, ты приносишь горе, но ты ведь сам несчастлив от этого, разве нет? И почему ты никогда не признавался мне в этом? Почему не позволил мне показать, что я это вижу? Почему просто не позволил мне быть твоей женой… быть тебе хорошей женой? Видят боги, я этого так хотела».

– Кстати, – обронил Эд, поднося кубок к губам снова – Магда перестала уже считать, в который раз. – Лорд Грегор просил, чтобы ты подыскала ему нового виночерпия.

– Да? – как во сне, отозвалась она.

– Да. Просил, чтобы ты этим занялась.

– А что… что сталось с прежним?

– Полагаю, что он мёртв. С виночерпиями это часто случается, – он улыбнулся своей очаровательной, обезоруживающей улыбкой. Его верхняя губа потемнела от вина.

– Десерта дожидаться не буду, прости. Меня и так заждались, – сказал Эд, поднимаясь и отодвигая стул.

И тогда Магдалена встала тоже и пошла к нему. Дюжина шагов, и только, – но она так долго шла, так невыразимо долго, что он обернулся и глядел на неё целую вечность, прежде чем она подошла вплотную и обвила его шею руками, и поцеловала так же долго, бесконечно долго в тёмные от вина губы.

– Люблю тебя, – прошептала Магдалена. – Люблю всем сердцем.

Он стоял, держась рукой за спинку стула, и смотрел ей вслед.

Магдалена поднялась по лестнице и вошла в свою пустую и холодную спальню. Подошла к окну и стала