Москва.
Он снова и снова вспоминал встречу с Робертом Волоховым, чувствовал, как в крови бурлит адреналин, жизнь наполняется высоким смыслом, – но не мог над собой не иронизировать, такова была его человеческая природа.
Все завязки Шкипера сработали безукоризненно.
Особенно расстарался продажный шляхтич Збышек Калиновский. Он вывел Кинжала на своего человека в правительстве Словакии, и теперь в портфеле из изумительной новозеландской кожи – покупку выбирала Ликуша – лежали копии документов, которые способны как противотанковый реактивный снаряд прошить броню любых сомнений, – рубль рухнет в самое ближайшее время. Правда, стоило это пять тысяч долларов наличными – с учётом интересов пана Збышека.
Кинжал сидел в «боинге», в салоне бизнес-класса, попивал сделанный специально для него глинтвейн с корицей и гвоздикой и думал о Ликуше. Жаль, что он не сможет прочитать ей своё новое стихотворение, – это не для женского восприятия.
Назвал он его «Завербованный», и были там такие строки: «Прямолинейность, Бог с тобой! / Ищи себе других пристанищ./ Довольно биться головой / и верить, что другим не станешь./ О, станешь всяким! Для того, / чтоб истину иметь в запасе, / не стоит обнажать всего, / чем ты богат и чем опасен. / Не стоит! Лучше – поворот / на новый круг своих исканий! / Прямолинейность! Видит Бог! / Пора, пора тебе в изгнанье!».
Он записал стихи на одну из своих карточек, благоразумно поменяв название на «Очарованный».
Он чувствовал – Ликуша не просто влюблена.
Она обожала его, как юная чёрная рабыня трепещет перед белым хозяином.
Он поражал её изменённым после пластики лицом, своей манерой вдруг замолкать – с глазами, полными недоговорённостей и одному ему понятных ассоциаций. Когда он читал ей по-французски Вийона, она приходила в восторженное смятение, хотя не понимала ни слова. Ликуша вознегодовала от того, что поэт был гнусным разбойником, но ужаснулась, что поэт умер на виселице. Она обожала наблюдать его тренировки и тяжёлые ритмичные удары в боксёрскую грушу воспринимала как музыку их будущей интимной схватки.
А Кинжал упивался своей властью над этой южнорусской красавицей, крашеной блондинкой.
И не задумывался над тем, в какую чувственную зависимость попадает сам.
Их встречи были невинными, как у школьников его поры. Он трепетно, как в ранней юности, осторожно вдыхал аромат её возбужденной плоти – какой-то невообразимый коктейль ромашкового луга, хвойного леса, Адриатического моря в районе Дубровника и свежести горного воздуха в селении Кандерштег, в Швейцарских Альпах, где у него на днях прошли деловые встречи. Духами она по его просьбе не пользовалась.
«Да, – повторял он про себя, – вы, Леонид, – неисправимый романтик. И ещё – гурман».
10
К проблеме возможного дефолта Желвак подходил очень просто.
Он не какой-нибудь гнида-чиновник, вся работа которого – вовремя уйти от какой бы то ни было ответственности. Пахан с огромным стажем «смотрящего» на пяти больших «зонах» и трёх самых развитых регионах страны не боялся весь груз возможных негативных последствий взять на себя.
13 июля, в понедельник, он собрал у себя под Звенигородом расширенный сход, криминальное руководство холдинга, разбавленное специалистами, не прошедшими «зону», в том числе и теми, кто права решающего голоса не имел.
Присутствовали финансовый «голова» Миша Ушкарский, председатель правления личного банка Желвака «Ротор» Вадик Бирнбаум, трое банкиров помельче. Прибыли пятеро «смотрящих» из крупных регионов, люди авторитетные, с большими властными полномочиями. Вальяжно развалились на полумягких стульях два чиновника – один из Минфина, другой – специалист по финансам из МВД. Ждали аппаратчика из Правительства Российской Федерации, курировавшего холдинг. Но он позвонил, что задерживается, и просил начинать без него.
Кинжалу указали место на противоположном от председательствующего конце овального стола.
Желвак предоставил слово Толстому.
Тот достал свою знаменитую терракотовую книжку.
Захарыча редко видели в костюме, а тут он нацепил галстук оттенка «все вы – говно!» и стал похож на депутата Государственной думы от партии Жириновского.
– Уважаемые люди, братва! Мы собрались сегодня, чтобы спасти наш бизнес, охватывающий территорию от Кубани до Карелии и от Смоленска до Дальнего Востока.
О чём идёт речь, вы в общих чертах знаете. Вопрос сложный, для его понимания требуются специальные знания. Но у нас здесь не научная конференция, а сход, – при этом Толстый с вызовом посмотрел на чиновников, которых терпеть не мог, – поэтому говорить будем предметно и конкретно.
И братва, и фраера отреагировали телодвижением: манеру кореша выражаться короткими рифмами знали все. Не всем это нравилось, но это – дело вкуса.
– В последнюю неделю мы обтирали эту тему основательно. Привлекались авторитетные и знающие люди как в стране, так и за рубежом. Что же или кто угрожает нашему, братва, бизнесу? Да оно самое, родное российское правительство, – при этом он снова кивнул в сторону чиновников.
– Если бы у нас хотели отнять наркобизнес, которым мы не занимаемся, торговлю оружием, которую мы не практикуем, подпольные притоны, которых мы не содержим, алкогольный фальсификат, которого у нас нет, – это можно было понять. Мы не замешаны в морском пиратстве, угоне самолётов, экологической преступности, торговле людьми и человеческими органами, подделке лекарств. Но у нас вознамерились забрать легальное производство и торговлю продуктами питания, строительные и транспортные компании, наши аграрные предприятия, страховой, туристический и шоу-бизнес.
И способ для этого выбрали такой, что если вчера это казалось фантастикой, то сегодня выглядит вполне возможным, – могут отобрать!
Он сделал паузу, хлебнул китайского лимонника и продолжил:
– Вы знаете, что счастье присосаться к нефтяной или газовой трубе наш холдинг обошло. К этому надо добавить, что наши пять банков не удостоились попасть в список для приобретения государственных краткосрочных облигаций – ГКО и облигаций федерального займа – ОФЗ, а там сумасшедшие проценты. Зато эта игра понравилась пацанам из-за бугра. Если в позапрошлом году в руках иностранных спекулянтов находилось 16 процентов всех выпущенных ценных бумаг, то сейчас уже почти треть!
Другими словами, варягам-инвесторам наши «умные» российские правители отдали ликвидных ценных бумаг на 20 миллиардов долларов!
– Это у нас, уважаемые люди, – реальная экономика, мы своими руками и головой зарабатываем живые деньги и кормим миллион ртов по разные стороны высоких заборов с вышками. А международный спекулянт-финансист только тем и занимается, что скупает и сбрасывает ценные бумаги чужой страны – в зависимости от поступающей к нему разведывательной информации. Что случись, – снимутся и улетят, а с ними и наши российские денежки. Такое и надвигается, я бы назвал его день «П» с окончанием на «Ц», когда всё это может рухнуть. Мы, братцы, останемся без штанов и опять пойдём воровать – кто резать сумки и карманы, кто обносить квартиры и вскрывать сейфы, кто «катать» по поездам, а кто и мочить инкассаторов. Короче, от чего ушли, к тому пришли. Кого-нибудь из присутствующих такая перспектива устраивает?
Тишина бывает гробовая. Но та, что воцарилась в этом европейского дизайна уютном зале для переговоров, явила собой тишину абсолютного космического вакуума.
– Вот и мне это не катит, – продолжал Толстый, всласть удовлетворившись многозначительной паузой. После денег, сочинительства, баб и своего душистого табака Захарыч больше всего любил играть паузами.
