охотником на куницу.
Взять этого хитрющего зверька очень трудно. Он редко спускается на землю, предпочитая, как белка, ходить верхом. Одно описание того, как выследить куницу, занимает не один десяток страниц.
Как сказать Осе, что срочно нужно профинансировать военный проект?
Даже те четыреста пятьдесят тысяч, что бандиты загнали в один из банков Сингапура и считали принадлежностью Кинжала, были под колпаком чеченцев, корешей Желвака. Снять Оса их мог, только об этом бы тут же узнали, и за гонораром руководителя бандитского холдинга пустили бы финансового «хвоста».
На какой это проект Бруту понадобились деньги?
А не собирается ли он залечь где-нибудь на уютном островке в Тихом океане – с какой-нибудь семиклассницей с шоссе Энтузиастов?
Он попросил Шкипера принести гитару, сдул с неё пыль и стал настраивать:
– Это ж сколько на ней не играли?
Полковник Волохов простому вопросу удивился, – ответа не было.
Он смотрел на свою семиструнную, как на предмет какой-то другой жизни.
Действительно, он сейчас небось ни одного аккорда взять не сможет. На баяне поигрывал, гитара забылась.
Куда всё ушло?
А Оса гитару всё-таки настроил.
«Совсем нервы ни к чёрту стали», – подумал полковник, когда начисто лишённый музыкального слуха сын его кореша-моряка безголосо запел и тут же подёрнулся мутью наплывших на глаза Шкипера слёз.
Толе Чекашкину было от силы лет пять, когда он развлекал подвыпивших офицеров-моряков.
Друзья просили устроить представление, и отец ставил маленького сына на стул.
Публика смеялась до упаду, пока не выговаривавший букву «р» малец старательно растягивал под музыку аргентинского танго: «Услышал реплику маркёр известный Моня, / Об чей хребет сломали кий в кафе «Фалькони», / Побочный сын мадам Алешкер, тёти Песи, / Известной бандерши в красавице Одессе».
Помидорно красный от водки Роберт Волохов аж заходился: мальчик ни слова не понимал из того, о чём пел. Поначалу Толя вообще произносил: «мадам Алёшка тёти писи», – пришлось специально тренировать.
Любимая песня отца – «На Дерибасовской открылася пивная». Сколько восхитительных минут его неоднозначного детства связано с ней!
И вот сейчас Оса вдруг обнаружил в хорошо знакомых куплетах явный автобиографический мотив:
– А ты СВОИМ пел? – Шкипер промокнул платком глаза.
– Да куда мне! Там такие тюремные завывания в профессиональном исполнении, что у меня и мысли не было демонстрировать своё безголосие. Там я – слушатель.
– Только поют, а может, что и рассказывают?
– Много чего… Ну, вот например.
И дальше отставной полковник Волохов – из тех, что в отставку не уходят никогда – сидел и в который раз удивлялся справедливости любимой поговорки спецназа: никогда не знаешь – где найдёшь, где потеряешь.
7
Когда-то разбойник Быков по кличке Желвак специализировался на отъёме бриллиантов у лиц, отъезжающих на постоянное жительство за рубеж. Он возглавлял обширную криминальную структуру, куда входили и информаторы из МВД, и боевики, и «мозговики» вроде Толстого. Работал и канал перегона добытых «кирпичей» в Бельгию – судами торгового флота.
Но главным звеном в этой сложной системе была разведка.
Не было ни одного случая, чтобы кому-то из отъезжающих вставляли в прямую кишку паяльник или прохаживались по голой спине раскалённым утюгом – с вопросом «где бриллианты, гад?» Соискатель красивой заграничной жизни всё отдавал сам – добровольно и до последнего камня. Точное количество огранённых алмазов и место их хранения к началу операции по отъёму было известно, и информация перепроверена.
А убедить того, кто сам всего боится, – отдать и не грешить, – оказалось делом не таким уж сложным, особенно, если за это брался лично Желвак.
Возглавлял разведку криминальной корпорации уволенный из рядов МВД оперативник, погоняло Бреус, потом оказалось, что это такая фамилия.
В лицо его знал только Желвак.
Как работал Бреус – до сих пор загадка. Куда он потом исчез – одному Богу и известно.
Только был в его работе один прокол, который запомнился участникам разбойного сообщества более рельефно, чем все ошеломительные успехи.
В начале восьмидесятых разрабатывали крупного пушного цеховика по фамилии Гельфонд.
Этот размахнулся во всю ширь необъятного Советского Союза. Его нелегальный «холдинг» охватывал все стадии – от заготовки пушнины на сибирских и дальневосточных заимках до пошива и розничной торговли шубами, шапками и шкурками в крупнейших городах страны.
У него было много дальних родственников – почему-то все престарелые. На их имя он и покупал кооперативные квартиры в разных городах страны, отдавая предпочтение, конечно, Москве и Ленинграду. Меховых дел мастер вкладывал капитал грамотно, понимая, что недвижимость всегда в цене. (Этот принцип был поколеблен гораздо позже, а то, что враз и до нуля обесценится сам СССР, не мог предвидеть даже талантливый пушной миллионер.)
Бреус и принёс информацию, что тот Гельфонд собирается изменить родине – путём выезда из неё в весьма недружественную маленькую страну, чтобы там смачно тратить всё то, что родина дала ему заработать. К этому бандитский разведчик присовокупил трёхзначное число, указывающее на количество бриллиантов, которое их подопечный приобрёл в Якутии, через своих людей.
Цифра была настолько нереальная, что Желвак тут же усомнился: как такое возможно?
Явная туфта!
Бреус сначала оскорбился.
Он долго сморкался в свой давно не стиранный платок, что-то бормотал себе под нос, но наконец успокоился. И прочитал пахану небольшую лекцию.
Желвак был вынужден прослушать всё – от начала до конца.
Оказывается, ещё 30 января 1919 года Высший Совет народного хозяйства постановил, что вся пушнина в сыром, выделанном и окрашенном виде, в шкурах и мехах продаётся и заготавливается по твёрдым ценам исключительно государством. Однако в настоящее время заготовку пушно-мехового сырья осуществляет широкая сеть заготовительных пунктов потребкооперации. Заранее составляются договоры на приём пушнины с госпромхозами, колхозами, совхозами – здесь Бреус сделал многозначительную паузу – и отдельными промысловиками!
