«Лёха-Лёха-Лёха! Мне без тебя так плохо!»
Где-то в районе гостиницы «Минск» притормозила потрёпанная «Нива», и до боли знакомый кавказский говор огласил предновогоднюю атмосферу: «Дэвушька, хароший дэвушька, хады на мой сторона! Будэм кушить барана!»
Возможно, этот образчик восточной поэзии обладал каким-то магическим зарядом: Веточке и Олесе тут же захотелось горячего сочного шашлыка – с красным домашним вином.
Как садились в ту «Ниву» – помнили.
Дальше – словно отрезало.
На Малой Грузинской чуть не зацепили огромный чёрный «мерседес». Стараясь избежать столкновения, как в анекдотах про «Запорожец», пьяный водитель, купивший водительское удостоверение высоко в горах, резко крутанул баранку и… въехал в зад припаркованному милицейскому «уазику».
Из пострадавшего «козла» неспешно вылезли четыре опера в гражданском, обнажили табельное оружие, привычно, без суеты, вытряхнули из «Нивы» всё живое и уложили на зимний асфальт.
«Мерседес», притормозивший, чтобы высказать и своё мнение об этом «грёбаном Шумахере из Тбилиси», с отбытием почему-то торопиться не стал.
Из него вылупился сияющий и напомаженный джентльмен, всерьёз изготовившийся к празднику. Над ним витало облачко такого парфюма, что не привыкшие к подобному амбре возбуждённые милиционеры тут же попрятали свои пистолеты и чуть ли не построились в одну шеренгу.
Джентльмен кивнул охране, и перед нестройным полукругом оперов тут же раскинулась скатерть- самобранка в виде двух больших коробок: одной – с экзотического вида бутылками, другой – с яркими упаковками закусок, явно не из соседнего торгового павильона.
– С Новым годом! С новым счастьем! – произнёс нежданный Дед Мороз.
– Нам хо-олодно! – пропищали откуда-то из-под ног служителей закона, потрясённых такой благотворительностью и уже почти забывших о виновниках разбитой служебной машины.
– Этих двоих я забираю, – тоном, не терпящим возражений, сказал джентльмен, – для последующей воспитательной работы.
– Нет проблем, братан! – сказал старший опер, – они не при делах.
«По Фене ботают менты, /позоря этим честь мундира./ И – ощущение сортира, / и безнадёжной срамоты».
Это Кинжал было начал слагать стихотворение, но осёкся, – нужно было срочно давать указание на подъём с холодного асфальта застывших пьяненьких девчонок и погрузку их в тёплую машину – с целью скорейшего отогрева.
3
На гудящем безветренном и залитом солнцем военном аэродроме в Кубинке Оса попрощался с Айсором и пошёл на стоянку вертолётов.
– Братцы-лётчики, мне бы до города Озерки! – громко озвучил свою мечту напомаженный богач.
– Триста баксов – и говно вопрос! – перекричал один из вертолётчиков шум авиационных двигателей, вытирая ветошью замасленные руки.
– Когда вылет?
– Да прямо сейчас и полетим, только с диспетчером свяжусь.
Кинжал позвонил своей охране и предупредил, что его командировка продолжается до завтрашнего обеда.
Раньше летать на вертолётах ему не доводилось.
Он сразу понял, что это удовольствие не для него. Шум, вибрация и низкая скорость полёта над землёй вызывали чувство тревоги. Этими мыслями он поделился с одним из пилотов.
– Дело привычки, – прокричал тот на ухо небедному пассажиру. – Полетаете разок-другой, даже понравится. Когда дверь в салоне – настежь, на бреющем полёте воздух в лицо, – наслаждение, ни с чем не сравнимое. Приезжайте по весне, в мае, в хорошую погоду. Мы вам такую воздушную экскурсию по Подмосковью устроим – век не забудете.
Сориентироваться с воздуха, где расположен дом Веточки и Олеси, он не смог, да и вряд ли военные вертолётчики рискнули бы садиться в городе. Поэтому сели где-то в пригороде, у белой, скованной льдом Оки. Рядом – трасса.
Дорожный кофр ему сбросили, и он его поймал, как будто это был воздушный шарик.
Наверху удивлённо покачали головами: бросали-то вдвоём!
Бомбила, незаконнорожденный отпрыск дикого российского капитализма, словно вырос вместе со своей «шестёркой» из-под укатанного снега.
Кинжал назвал адрес.
– А-а, понятно, – отреагировал водитель, видно, не привыкший фильтровать базар, – много слышал, но никогда не видел. Ты – Кинжал?
Тому стало любопытно:
– Допустим. А ты кто – обзовись.
– Я – Шмель.
Водила кивнул в сторону удалявшегося вертолёта:
– Твой?
– Да откуда! Так, попутный. Ты лучше расскажи, чё у вас тут за меня рисуют?
Кинжал пристроил у ветрового стекла сотку баксов.
– Ого! – водила хваткими пальцами в момент оприходовал импортную деньгу, – только давай договоримся – всё между нами.
– В наших кругах за лишние разговоры метлу к асфальту гвоздём прибить могут. Ты, вижу, на зоне не был, раз так вопрос ставишь?
– Бог миловал! Но я это, как там у вас говорят, – приблатнённый, стремящийся.
Кинжал ухмыльнулся, не поворачивая головы от окна:
– Базара нет.
Он смотрел на заснеженную реку, превратившуюся в широкую пустынную дорогу.
– Чё, кризис сильно достал?
Шмель развеселился:
– Кого – меня? Пятёрка баксов как лежала в сарае, в тайнике, так и лежит. Счас буду машину менять, присмотрел приличный «бумер», хватит на «Жигулях» разруливать. Это у вас, в Москве, все на ушах, банкиры да эти, как их теперь, ахи-ахи – олигахи!
– Олигархи, – поправил шофёра образованный Кинжал.
Он вспомнил поэта-правдолюба Некрасова, которого терпеть не мог: «В столицах шум, / гремят витии, /Кипит словесная война, / А там, во глубине России – / Там вековая тишина».
– Так какие сплетни за меня ходят?
– А говорят, что ты прикупил у нас лучших невест, сестричек, приставил к ним охрану и никого не подпускаешь.
– Ещё чё, Шмель?
Водила летел по заснеженной дороге, и чувствовалось, что на душе его легко и просто.
Кинжал приступил к вербовке, как учили:
– Получишь ещё соточку, если шепнёшь, как с тобой связаться, вдруг пригодишься?
Шмель тут же продиктовал два номера телефона – домашний и рабочий жены:
– Она у меня парикмахер, Наташа зовут. Скажешь: привет от вертолётчика. Я предупрежу, она всегда знает, где я, найдёт. А ты чего не записываешь? А, понимаю – бумаге доверия нет.
– Может, у вас кто зуб на меня заточил? – Кинжал повторял про себя номера телефонов Шмеля и его супружницы.
– Как же – на тебя заточишь! – Шмель прибавил газу, въехали на участок дороги, свободный от
