пой чего-нибудь! А то я скоро от усталости сандалики растеряю! И этого землепашца тоже петь заставь! Пусть тушенку отрабатывает!
— Харашо! Я много песен знаю! Про любовь спою?
— Спой!
Рахимов запел. Он пел на своем языке какую-то красивую неимоверно задушевную песню, но длиннющую и тоскливую, отчего Леха настолько проникся душой в мелодию, что начал ощущать себя порядочным козлом, где-то там, на далекой родине Шурика обманувшим несчастную красавицу, от чего та взяла красивую тесемочку, да и повесилась на высоком столбе прямо у входа в сельсовет. Он даже немного подвыл ему в такт и, когда Рахимов закончил пение, сказал:
— Печальная история… — Затем кивнул вперед: — Вон, смотри, Шурик! Ночь твоя кончается!
Скалы впереди расступались, пропуская в расщелины светлые столбы матового дня. Машины вырывались из глухого ущелья. Вдалеке показался пологий подъем, на который втягивалась колонна. Справа от дороги пролегал глубокий обрыв. За ним возвышалась высокая гора с волнистыми отвесными склонами. Слева до самого подъема дорогу сопровождала узкая каменистая терраса, отвоеванная при строительстве у скалы, стоявшей крутым уступом вдоль трассы. Подъезжая к выезду из ущелья, Леха выключил фары и потер кулаком глаза. Видимость улучшилась, но глаза побаливали. Хотелось вытащить их, прополоскать в холодной воде и повесить посушиться.
В тот момент, когда бэтээр был уже близок к выезду на открытое пространство, в середине колонны что-то громко ухнуло и с оглушающим треском разорвало воздух, сильно саданув по барабанным перепонкам. Вспышка яркого света, как от разряда гигантской электросварки, взметнулась над колонной, фейерверком разбрасывая во все стороны брызги горящего металла.
— Молния?! — мелькнула в Лехиной голове первая неосознанная мысль.
Он резко затормозил и остановился перед самым выездом из ущелья, видя, как, кутаясь в клубах дыма, из колонны вывернулась бээмпэшка.
На полном ходу неуправляемая бронемашина проскочила каменистую террасу и врезалась носом в скалу. Ее гусеницы продолжали прокручиваться, юзом водя кузов по камням. Из дымящих задних десантных люков стали выпрыгивать оглушенные солдаты. Разбегаясь по сторонам, они падали на землю и заваливались за камни.
Тут же перед кабиной ехавшего в колонне бензовоза с дымными брызгами и грохотом подскочила земля. Жа-ах! Его переднее левое колесо продолжило самостоятельное движение, отлетая на обочину. Не успевший затормозить бензовоз развернуло на ходу поперек дорожного полотна и бросило в сторону террасы. Клюнув кабиной в кювет, он круто завалился набок, разодрал цистерну о камни и скоро вспыхнул, орошая все вокруг горящим бензиновым душем. По наклонному асфальту быстро помчались широкие огненные потоки.
Жа-ах! — с воем и светящимися брызгами отозвался в задымленной колонне следующий взрыв. Жа- ах! — там же прыгнул вверх огненный высоченный фонтан разорвавшихся внутри одной из бээмпэшек боеприпасов. Ее круглая башня со стволом, как сковорода, опрокинутая с плиты, подлетела, кувыркаясь в воздухе, и, ударившись о край скалы, отскочила обратно, упав неподалеку от ее покореженного корпуса с пустыми дымящимися глазницами вместо выдранных взрывом люков. Дорогу затянуло черным смрадным дымом полыхающего топлива, резины и пороховой гари.
Леха заметил, как со скалы отделилась и быстро полетела к колонне большая яркая точка белого огня. Жа-ах! — пронеслось впереди них огненное гремящее эхо, опрокидывая стоявшего впереди крытого «ЗИЛа». Прицепленная к нему полевая кухня резко крутнулась, разрывая сцепку, и сгинула в обрыве, оставив на обочине дымовую трубу и пятно кипятка. Сразу же с обеих сторон в колонну сверху полетели сотни маленьких светящихся трассирующих пчел. Они жалили машины, людей, камни, рикошетом меняя направления и падая, догорали на дороге и меж камней яркими красноватыми огоньками.
— Шурик! Стрелок! — скомандовал Леха. — К пулемету! Быстро!
Нарушенный строй колонны расползался одиночными звеньями. Леха быстро опустил бронепластины на смотровые окна и глядел через триплексы. Жа-ах! — тяжело и мощно ударилась в скалу граната, осыпая броню бэтээра осколками и каменной крошкой. Бэтээр качнуло. Жа-ах! — снова в скалу прямо перед носом.
Рахимов бросил на переднее сиденье свой автомат и быстро занял место в башне. Рванув что есть силы за трос крупнокалиберного пулемета, он зарядил его и сразу же открыл огонь. Впервые нажав на кнопку электроспуска, он сам вздрогнул от заполнившего боевое отделение металлического грохота, совсем, по его представлению, не похожего на пулеметную стрельбу. Этот звук скорее напоминал ему несмазанный, звонко лязгающий у самого уха агрегатный узел комбайна или еще чего-то в этом роде.
Вдыхая непривычно удушливый запах пороховой гари, Рахимов намертво вцепился в рукоятку и успел расстрелять почти половину коробки, прежде чем прилипший к кнопке палец наконец отстал от нее. Его правый глаз, вжатый в резиновый манжет окуляра, нетерпеливо и лихорадочно искал противника в делениях прицела. Зло оскалившийся приоткрытый рот Рахимова громко выдувал воздух, сопровождая выдохи надрывным сипением. Оправившийся от первоначального минутного шока, он продолжал стрельбу, кроша короткими очередями скальную породу поверх дороги, злобно выкрикивая вдогонку летевшим из пулемета трассерам непонятные Лехе слова и проклятия. В нем остервенело билось жгучее, непомерное, злобное желание скорее увидеть противника сквозь дымовую завесу и тут же поквитаться с ним полностью, до боли в пальцах, вдавив кнопки обоих электроспусков пулеметов в рукоятку. Он максимально высоко поднял пулеметные стволы, но в прицел видел только скалы и летящие с них яркие трассирующие полосы. Ладонь сильно давила в рукоять подъемного маховика, пытаясь задрать пулеметы еще выше, но угол их подъема был полностью выбран, а враг так и оставался невидим. Рахимов ерзал на сиденье, зло повизгивал от собственной беспомощности, разбрызгивая слюну, ругался на узбекском и сучил ногами по железному полу бэтээра. Он весь был во власти безотчетного воинственного азарта, впав в состояние агрессивного, ясного полусна, всецело подчиняясь ситуации и единственному, без остатка захватившему его желанию — незамедлительно убить, казнить напавших на колонну людей. Убивать их как можно дольше и больнее, и так, пока не закончатся силы и не выйдет вся злость. Он испытывал сильное, ранее еще неведомое ему до такой степени чувство ненависти и жажды истребления, ясно понимая лишь потребность жестокой кары как единственного условия своего существования.
Пассажиры боевого отделения пребывали в панике: мальчишка плакал, пытаясь что-то говорить отцу, старик дрожащим голосом успокаивал его, прижимая к своей груди голову сына, женщина не кричала, а просто выла, соскочив с лавки на пол и обхватив голову обеими руками, густо увешанными всевозможными разноцветными кольцами, перстнями и браслетами.
Снизу из колонны по скалам велась ответная стрельба. Трассеры роями улетали кверху по обе стороны. Две бээмпэшки, съехав с дороги, стреляли из пушек по горам. Но их огонь был неэффективен. Стволы пушек БМП-1 имели сравнительно небольшой угол подъема и не могли достать высоко укрепившегося, все рассчитавшего противника. Гранаты, выпущенные из их орудий, взрывались, ударяясь о горные склоны, не преодолев и половины их высоты. Но они продолжали стрелять, пытаясь маневрировать на небольшом, оставшемся свободным участке дороги.
Лехино сердце бешено колотилось, он смотрел на горы в командирский прибор и тоже не мог разглядеть противника. Он видел только трассеры, летевшие от неровных очертаний верха каменного коридора, в котором застопорилась, как в ловушке, добрая половина колонны. Второй половины, успевшей подняться выше, видно не было. Мешал густой дым горевшего на обочине бензовоза. Бензин, хлеставший из его цистерны, растекся по дороге и обочине пылающим озером. Дым был одновременно и помехой в стрельбе, и спасением для покинувших свои машины солдат. Они прятались за камни на террасе, стреляли, как и Рахимов, неизвестно куда, но зато в дыму были почти неразличимы. Нападавшие больше не тратили гранат на Лехин бэтээр, хотя тот и стоял за пределами дымовой завесы. Леха попросту не успел выехать к началу обстрела на открытое место. Он не доехал всего каких-то десять метров, чтобы корпус бэтээра оказался на обозримом и простреливаемом противником участке дороги. С одной стороны их загораживал большой валун, а с другой — скала. Поэтому для прямого попадания из гранатомета их бэтээр был практически неуязвим.
— Рахимов! — крикнул Леха, немного приходя в себя. — Ты по ком стреляешь?!
— Туда! — махнул рукой Рахимов в сторону гор, бросил на пол пустую коробку и стал закреплять
