Измучившись, он поднялся, вышел из блиндажа и присел на лавочку у входа.
Глядя на играющие у ног блики лунного света, пробивающиеся сквозь маскировочную сеть, он подумал, что с момента его знакомства в поезде с прапорщиком Бочком прошло всего-то меньше недели. Но этот маленький и очень емкий промежуток времени что-то сильно поменял в нем. Как будто бы часы внутри его сознания на какой-то момент остановились, а потом побежали так быстро, что он не успевал осознавать самого себя в стремительном потоке времени и событий. Но вместе с тем он внезапно ощутил незнакомое, новое, приятное, как сон после массажа, душевное спокойствие. Ему вдруг захотелось выскочить из окопов, побежать что есть силы к горизонту, очерченному тонкой линией желтого лунного света, раствориться в теплом ветре и летать, летать среди бескрайних пустынных песков. В этот момент его душа словно вырвалась из телесной оболочки, воспарила и понеслась над барханами, потом вернулась и стала кружить над позицией. Он увидел сидящего вместо себя на лавочке ребенка — мальчика лет пяти с завязанными белым лоскутком глазами. Мальчик водил руками из стороны в сторону и монотонно повторял: «Иду искать, иду искать…» Затем мальчик встал с лавочки, оттолкнувшись от земли, подлетел к Андрею, протянул к нему руки и начал трясти его за плечо.
Андрей вздрогнул и открыл глаза.
— Товарищ старший лейтенант, идите в блиндаж, — тихо говорил Шестак, склонившись над ним.
— Да, иду, иду, — пробормотал Андрей, поднялся и, шатаясь, добрел до своих нар.
Когда он проснулся, то увидел, что вокруг на нарах спали солдаты ночной смены и Шестак. Снаружи раздавались голоса. Он несколько раз посмотрел на часы, не доверяя глазам. Шел первый час дня. Быстро одевшись, он вышел из блиндажа. У входа в блиндаж сидел Орешин. Увидев его, он встал.
— Чего не разбудили? — недовольно спросил Андрей.
— Шестак приказал не будить, спали крепко.
— Ну-ну, — буркнул Андрей, но потом смягчил тон. — Правда, крепко. — И, вспомнив вчерашнее видение, добавил: — Как улетел. Сейчас умоюсь и поедем с тобой по нашим отделениям, службу проверим. Готовь БТР.
— Есть! Пулеметчика брать будем? — спросил Орешин, уходя в окоп.
— Нет, сам сяду.
До вечера они провели время в двух других отделениях. Андрей ближе знакомился с личным составом своего взвода, занимающимся укреплением позиций. Водитель саперного тягача сдержал обещание и навозил достаточно камней. Время пролетело быстро, они ехали обратно. Между отделениями было в среднем по два километра.
Андрей сидел сверху на броне, смотрел в сторону пустыни, думая о вчерашнем странном то ли видении, то ли сне, и вспоминал слова Блинова, сказанные им на том высоком бархане, по дороге в роту.
Вернувшись в отделение, он подозвал Шестака:
— Слушай, надо бы голову побрить, пока в ней бронетехника не завелась.
— Надо. Щас, Джин живо исполнит. Он до армии на парикмахера учился. Правда, хорошо только наголо стричь умеет. — Повернувшись в сторону блиндажа, Шестак позвал: — Мамаджонов! Джин! Готовь инструменты!
— Зачем кричишь громко, Джин все слышит, не глухой. — Из блиндажа вышел Мамаджонов с густо намазанным зеленкой ухом без повязки. В руках он держал брезентовый сверток. Усадив Андрея на ящик в окопе, он положил сверток на бруствер и развернул его. В нем находились механическая парикмахерская машинка, ножницы, расческа, опасная бритва, помазок и небольшое зеркало.
— О, да у тебя все как положено! — удивился Андрей, рассчитывающий в лучшем случае на ножницы с расческой.
— Конечно, как положено. Это подарок. Когда армия уходил, в училище подарили. С собой взял. Нужный вещь. Что хочет товарищ командир? Канадка, бокс, полубокс?
— Нет! Косички! — Шестак подал ему машинку. — Не выпендривайся! Скоро стемнеет! Стриги свою коронную — под глобус!
— Глобус, глобус, — бурчал Мамаджонов. — Несолидно командиру под глобус: — Он стал ощупывать пальцами голову Андрея и спросил: — Родинка большой нет? Зацепить могу.
— Нет, — ответил Андрей, — родинка большой нет.
— А вот когда мы в полку стояли, я зампотеха Поваляева стриг и тоже спросил: «Родинка есть?» Он сказал: «Родинка нет, только рога, смотри не зацепи». — «Откуда рога?» Сказал: «Почта прислали». Пошутил, пьяный был сильно. У человека рога не бывает.
Шестак с Андреем переглянулись, потом рассмеялись.
— Пьяный, говоришь? — уточнил Андрей.
— Си-и-ильно пьяный, совсем пьяный, — кивнул Мамаджонов, запуская машинку в волосы Андрея.
— Ты еще кому говорил? — спросил Шестак.
— Никому, — мотнул головой Мамаджонов.
— Молодец, и не говори больше никому. Мало ли, по пьяни чего не набуробишь, — сказал Андрей.
— Смотри, Джин! — погрозил ему кулаком Шестак.
— Джин понял! Повторять не надо. — Он быстро состриг волосы, сбрасывая их в окоп, потом помазком развел пену из куска мыла и, обильно намазав ею голову, чисто выбрил под корень остатки волос. — Все, готово, — он поднес к глазам Андрея зеркало. — Жалко, одеколон нет, кончился. Я заказал, с колонной из Союза привезут.
Лысый незагорелый череп Андрея сиял своей непривычной белизной, как градина на асфальте.
Сменив Шестака, он заступил в ночное дежурство, которое прошло спокойно. На следующее утро, принимая позицию, Шестак напомнил, что сегодня по плану в шестнадцать часов огневая подготовка. Андрей отправился спать вместе с бойцами ночной смены.
Он проснулся от гула. Было около двух часов дня. Хорошо прогретая солнцем кровля блиндажа активно отдавала тепло. Внутри было душно. Он вышел на воздух. За блиндажом стояла водовозка и заполняла бочку. За ним выбрались остальные бойцы ночной смены и побежали к водовозке, сбрасывая на ходу одежду. Андрей последовал за ними.
Водитель водовозки быстро наполнил бочку, вынул сливной шланг и, прибавив оборотов водяного насоса, стал поливать мощной струей холодной воды всю голую компанию. Они с наслаждением и озорством подставлялись под холодную струю, перехватывающую дыхание, и ловили летевшие, сияющие на солнце брызги.
— Шабаш! — водовоз выключил воду. — Мало осталось, в другой раз побрызгаю!
Водовозка уехала, оставив огромную лужу, к которой сразу же слетелось несколько больших черных воронов.
После обеда Андрей дал команду свободным от дежурства готовиться к стрельбам.
В назначенное время он и шестеро бойцов прошли метров на двести в степь по направлению к пустыне. Там установили пустые консервные банки из-под тушенки. Андрей обозначил огневой рубеж и приступил к руководству стрельбой.
Стреляли по очереди из положения лежа, стоя, с колена и на ходу. Шестак, хвастаясь при их встрече отличной стрельбой взвода, не соврал. Результаты были хорошими. А то, что вместо мишеней были небольшие банки, даже повышало их. Последним отстрелялся из автомата Мамаджонов. Андрей, забрав у него свой автомат, вернул ему снайперскую винтовку и спросил, посмотрев на стоящего рядом Артиста:
— Мамаджонов, правду говорят, что ты почти за километр в саперную лопатку попадаешь?
Мамаджонов, потрогав больное ухо, довольно улыбнулся и ответил:
— Да, далеко стреляю! Маленький лопатка сразу бью!
— Хорошо, посмотрим. — Андрей дал саперную лопатку Артисту. — Беги, ты у нас самый длинноногий, устанавливай мишень.
Артист пробежал примерно метров четыреста и на бугорке воткнул лопатку черенком в землю. Отойдя в сторону, он присел и стал ожидать выстрела. Мамаджонов засунул указательный палец руки в рот, хорошо
