– Не стоит это так подавать, Римильда. Мы оба извлекли из этого пользу, – мягко заметил Танкред.
Разговор явно сворачивал куда-то не туда.
– Конечно, наш брак полезен, – Римильда постаралась сохранять спокойствие. В ней зрела жгучая досада: ей почему-то казалось, что Танкред должен был бы сказать что-то другое. Как же, дождешься от него! – Кажется, наши люди друг другу понравились.
– У них не было другого выхода.
– Ты так категоричен, Танкред.
– Я практичен. И нам пора возвращаться. – Он повернул Грома. – Неразумно надолго покидать стены замка. С сотней рыцарей один я не справлюсь.
– А ты не пробовал просто получать удовольствие от прогулки? – Римильде пришлось тоже развернуть лошадь и поехать следом за мужем.
– Для этого тут не слишком безопасно. К тому же мы выехали поговорить о делах.
Убийственные аргументы.
– Но теперь мы закончили говорить о делах, не так ли? – Досада требовала выхода, и Римильда продолжала дразнить Танкреда. – И можем поговорить о весне.
– О том, как поют ручьи и на деревьях проклевываются листочки? – уточнил Танкред. – Прости, Римильда. За этим тебе лучше обратиться к Хадид-бею.
– А ты не желаешь говорить о красотах природы? – вспылила Римильда.
– Я не могу, – спокойно и грустно ответил он.
– Прости, что?
– Просто не могу. Я разучился видеть все это. И давно. – Он помолчал, вглядываясь в кромку леса, но не любуясь, а явно высматривая – не появятся ли враги. – Почти всю свою жизнь я провел на войне. Я сплю, положив рядом оружие, и просыпаюсь от малейшего шороха; это не раз спасало мне жизнь. Когда я смотрю на Дауф, то вижу не романтичный старый, увитый плющом замок, на башне которого меня ждет дева, а фортификационное сооружение, которое нужно оборонять и, пожалуй, расширять. Возможно, однажды я смогу наслаждаться пением птиц, виршами Хадид-бея и закатами. Может быть, этому меня научишь ты. Но пока у меня много других дел. Извини, Римильда.
Остаток пути до замка они проделали в молчании. Римильда не понимала, как истолковать этот приступ откровенности Танкреда и есть ли в этом что-нибудь в ее пользу.
«Может быть, меня научишь ты».
Ничего она не понимает.
Танкред уехал через два дня, оставив в замке достаточно воинов, чтобы при случае продержаться в осаде до его возвращения, и обещал когда-нибудь вернуться – когда, неизвестно. Провожая его, Римильда вышла во двор. Прежде чем сесть в седло, Танкред подошел к ней.
– Постарайся не убить всех наших соседей, – сказала Римильда. – Возможно, не все они настолько плохи. Да и в будущем нам могут потребоваться женихи или невесты для наследников графства.
– Посмотрим.
– И…
– Не беспокойся. Все будет хорошо.
– А я и не беспокоюсь.
– Конечно же нет.
Опять она не могла понять – он поддразнивает ее или серьезен?
– Прежде чем я уеду, следует кое-что сделать, – заявил Танкред.
– Да? Что именно?
– Тебе. Нам обоим. – Он взялся за подбородок Римильды и чуть приподнял ее голову. – Ты ведь не отпустишь мужа в опасный поход без поцелуя, правда? Я ведь могу не возвратиться. Ты просто обязана меня поощрить.
– Так и должна поступать хорошая жена, – прошептала Римильда, не отрывая взгляда от твердых, четко очерченных губ Танкреда.
– Тогда чего же мы ждем?
Это был ее первый в жизни поцелуй. До сих пор никто не касался губ Римильды своими губами – на свадьбе дело ограничилось легким прикосновением через вуаль, а до того поклонники не настолько досаждали. И никто и никогда не целовал ее нежно, со сдерживаемой силой. Римильда едва не задохнулась от нахлынувших на нее ощущений. Только не успела она распробовать поцелуй, как Танкред отодвинулся.
– Вот теперь все правильно. Жди меня. – Он развернулся и направился к своим людям, смотревшим на лорда весьма и весьма одобрительно. Секунда – и Танкред уже сидит в седле. А Римильда так и стояла, ошеломленная, наблюдая, как он выезжает из замка.
Подождав, пока последние рыцари покинут двор, она поднялась на стену. Кавалькада медленно удалялась, и Римильда смотрела вслед Танкреду, как будто он уезжал навсегда. Ей отчего-то очень хотелось, чтобы он обернулся.
Он обернулся.
Римильда подняла руку и помахала, не уверенная, что он увидит; но Танкред разглядел и махнул в ответ.
Глава 19
– Ты просто места себе не находишь, девочка, – заметила Калев.
– Вовсе нет. – Римильда, метавшаяся по комнате, остановилась перед камином и усилием воли заставила себя сесть в кресло.
– Тебе меня не обмануть. С того дня, как твой муж уехал, ты места себе не находишь, – настаивала на своем Калев.
– Я просто жду от него вестей. – Римильда вернулась к вышивке, но не смогла заставить себя даже взять в руку иглу.
– Не думаю, что кто-то сможет победить твоего Танкреда, – попыталась успокоить хозяйку Калев.
– А если они объединятся? Волки сбиваются в стаи. – Римильда поморщилась.
– Не беспокойся. Мы бы уже знали. – Это показалось леди каким-то уж очень слабым утешением.
– Может, и нет.
– Значит, тебе небезразлично, что с ним станется? – уточнила Калев.
– Мне небезразличен Дауф. Нельзя, чтобы все усилия пропали даром, – огрызнулась Римильда.
– И поэтому ты каждый день выходишь на башню и ждешь возвращения супруга, вместо того чтобы заниматься делами замка.
– Да. Поэтому, – твердо ответила Римильда.
– И поэтому хочешь, чтобы он вернулся поскорее, – еще поднажала Калев.
– Да.
– А вовсе не потому, что он тебя поцеловал, уезжая, – поставила последнюю точку няня.
Римильда кисло посмотрела на нее:
– Калев, перестань!
– Что, разве не так? Ты весь день ходила и прикасалась к губам. Я заметила.
Римильда невольно вскинула руку к лицу:
– Нет!
– Да. Ты не переспоришь меня, я кое-что в этом понимаю. Тебе нравится Танкред, девочка. – Калев тоже отложила вышивку и не сводила взгляда с хозяйки.
– Он хороший человек, – согласилась Римильда. – Но он мне не нравится. Не настолько. Нет.
– Именно поэтому ты расстроена, что он ни разу не пришел к тебе ночью. – Настойчивость Калев начинала уже раздражать Римильду.
– Это означает лишь, что я не нравлюсь ему! – возмутилась Римильда.
– Возможно, он просто щадит твои чувства.
– Чувства? – засмеялась Римильда. – Танкред де Фонтевро ничего не знает о чувствах! Он не умеет ни любить, ни привязываться. Для него Дауф – просто крепость, а я – всего лишь женщина, с которой он заключил сделку. Он, наверное, и не человек уже, а мифический воин, чье сердце превратилось в
