такое кровожадное желание. Но Господь велел смирять подобные порывы, а я пока еще христианин.
— Когда я жила с тетушкой, нас лечил доктор Финли. Он был вовсе не похож на вас. Такой добродушный, в очках, с мягкими руками. И вечно улыбался. Заставлял пить горькие микстуры, когда я болела.
— Микстуры — это основа нашей практики, — подтвердил Ричард.
— А в пансионе был доктор Кречмер. Вот этот мне не нравился. Вечно кислый, как простокваша, и ходить к нему на прием было пыткой. Микстуры он составлял отвратительные. Доктору Финли следовало бы поучиться.
— У меня получаются очень гадкие микстуры, так как это не мое призвание. Если хотите, дам попробовать.
— Лорд Мэнли, вы так любезны!
— Только для вас, мисс Ларк, только для вас! Вот разрезать кого-нибудь от макушки до пят, простите за подробности, — это ко мне. Если когда-нибудь вам понадобится тихо спрятать труп, но вынести из дома его целиком не получится в силу различных причин… — Он увидел округлившиеся глаза Эмбер и отвернулся. — Простите, увлекся, был несдержан. Конечно же, я пошутил.
Они снова помолчали, и Ричард спросил:
— Ну, так вы расскажете мне или нет?
— О чем? — удивилась Эмбер.
— О том, как попали к Даусеттам. И вообще, откуда вы взялись.
Его рука крепко держала поводья, и Ричард к собеседнице не поворачивался, приходилось созерцать его профиль. Неплохой профиль, надо сказать, Эмбер он нравился.
— Вы обо мне уже кое-что знаете, да небось с ужасающими подробностями, Кейлин любит приукрасить. А я о вас — почти ничего.
— Это просто, — задумчиво произнесла Эмбер. — Своих родителей я не помню, о них рассказывала тетушка. Я даже ни разу не видела их портретов. Тетушка Ларк говорила, что они были обедневшими дворянами; мать умерла, когда я родилась, а отец… — она запнулась, но все же выговорила это, — окончательно опустился и сгинул. Я осталась сиротой, и тетя взяла меня на воспитание. Я до сих пор не понимаю, как она относилась ко мне. Тетя Ларк для меня — непреходящая загадка. Иногда на нее что-то находило, и она очень любила меня. Заваливала подарками, осыпала поцелуями, исполняла все мои желания, которых у меня тогда было немного. И мы в такие дни жили душа в душу, ездили в гости, бывали на ярмарках, хоть это и не совсем прилично, но в сопровождении слуг можно. А потом тетя замыкалась в себе, и все менялось. Она словно становилась другим человеком, холодным и злым. Старалась дать мне понять, что на свете я мало кому нужна, в том числе и ей. У меня была грубая нянька, не умевшая читать, и парочка плохих учителей, которых вовсе не интересовало, выучила я буквы или нет. Так что, когда в десять лет тетя решила отправить меня в пансион Святой Марии, я пришла туда неучем. Надо мною все смеялись, но я подавила панику, выставила вперед гордость, словно оружие, и начала делать успехи. Так, во всяком случае, говорили учителя. В пансионе мне дали воспитание, позволившее чувствовать себя образованной девушкой и устроиться к Даусеттам. Когда я окончила школу, то некоторое время прожила в нашем старом доме в Морпете, а затем поняла, что хочу поступить на службу на несколько лет. Я изучила объявления о найме, и приглашение Даусеттов показалось мне наиболее приятным. Так я оказалась в Грейхилле.
— А что же ваша тетя? Покинула вас?
— Да, причем навеки. Она умерла.
— Примите мои соболезнования.
— Благодарю вас, лорд Мэнли. Может быть, я недостаточно горевала о ней, так как никогда ее не понимала. Она умерла, еще когда я жила в пансионе. Она не появлялась там с тех пор, как меня отправили в школу. Даже не знаю толком, чем тетушка болела, мне она не призналась, хотя я спрашивала. По-моему, врачи тоже затруднялись сказать. Ей становилось все хуже и хуже, и некоторое время назад она скончалась. У нее осталось мало вещей и не слишком много денег, она завещала их мне, так как других родственников у нас нет. Но я так мало видела ее после того, как оказалась в пансионе… Может, она вовсе не скучала без меня. Может, я ей надоела за первые годы.
— Все-таки неплохой поступок с ее стороны — оставить вам состояние.
— Тетя просто не любила благотворительность. Терпеть не могла жертвовать деньги приютам или домам для умалишенных. Оставить деньги мне, видимо, казалось ей меньшим злом. Я все думаю иногда, может, я что-то сделала не так, и она на меня разозлилась и перестала любить. Ведь у нас часто бывало все хорошо, а потом она замыкалась и отталкивала меня. Может, я и провинилась в чем, не знаю.
Откровенный разговор звучал немного странно — еще никому Эмбер не высказывала то, что у нее на душе. Когда она приехала в Грейхилл, то излагала свою историю Шерре совершенно иными словами, хоть и все то же самое. А лорд Мэнли располагал к откровенности.
«Откуда мне знать, что он не предаст меня? Не воспользуется этими знаниями, чтобы обидеть или уколоть? И почему я думаю, что он поймет все правильно?..»
— Что ж, понимаю, — произнес Ричард. — Конечно же, это останется между нами, мисс Ларк.
— Благодарю вас.
— Но теперь вы живете другой жизнью, — заметил он. — Вы счастливы?
— Да.
— Вы так уверенно это сказали.
— Потому что я в этом уверена.
— И из чего же состоит ваше счастье?
— Я просто живу и никому не мешаю. Никому ничего не должна. Сама выбрала, что делать. Разве поводов недостаточно?
— Действительно, — сказал лорд Мэнли.
Из кустов выскочил Самир и побежал впереди, помахивая закрученным в лихой бублик хвостом.
Эмбер придержала Маргаритку.
— К сожалению, мне пора. Скоро проснется Бруно, и я должна вести его к завтраку.
— В таком случае, я проедусь с вами до Грейхилла. Чтобы на вас феи не напали.
— Злые феи только детей крадут, — засмеялась Эмбер.
— Вы невинны душою, словно ребенок. Так что душу они у вас могут украсть. Нет-нет, и не возражайте; с некоторых пор безопасность юных леди — моя паранойя. Вы знаете, что такое паранойя? Я вам сейчас расскажу.
Ближе к вечеру когда Эмбер сидела вместе с Бруно в детской, вошел слуга.
— Мисс Ларк, вот это прислали из Фэйрхед-Мэнор.
Он протянул Эмбер небольшую, обтянутую бархатом коробку.
— Благодарю, Крис.
Когда слуга удалился, Эмбер поставила коробку на стол и недоумевающе на нее уставилась. Бруно заинтересовался:
— Это подарок?
— Понятия не имею.
Она осторожно приподняла крышку. Внутри лежала вторая коробочка, гораздо меньше, на ней — сложенный вчетверо листок бумага. Эмбер развернула послание.
Незнакомым крупным почерком там было написано:
Эмбер расхохоталась и открыла вторую коробочку — в ней лежал большой кусок сахара.
Глава 10
Снова пришел этот сон о путешествии в темноте.
Эмбер шла по коридорам старого дома в Морпеге, неся в руке зажженную свечу. Коридоры оставались
