ладно, чем они тебе так насолили?
— Да ну, — лейтенант резко потушил окурок о броню, — просто, бывало, лезешь вперед, на надолбы, по тебе лупят не пойми откуда, сосед уже встал и дымит потихоньку… Все, все им протоптал, продавил — только идите и занимайте!
Он помолчал, борясь с раздражением. Петров ждал, когда лейтенант продолжит рассказ.
— Нет, лежат мужественно в снегу, кричат свое несокрушимое «ура!», но вперед, сволочи, не идут. Возвращаешься, командир из башни лезет, наганом машет, приглашает: «Не изволите ли, товарищи, выполнить боевую задачу, сукины дети!» — Он хмыкнул. — Не, не хотят. Пусть танкисты идут, у них броня железная.
— Броня, говоришь. — Петров посмотрел туда, где в сгущающейся темноте пехотинцы сооружали убежище от холода. — А вот давай теперь я тебе расскажу…
Луппов слушал, не перебивая. Старший лейтенант старался говорить точно, сжато, так, что на всю историю у него ушло минут семь, не больше.
— Вот, примерно, так, — закончил Петров и посмотрел в затянутое тучами низкое, мрачно-серое небо.
— Сам на дзот лег? — негромко спросил Луппов.
— Да, — ответил командир взвода. — При мне с амбразуры снимали. Так что, конечно, броня у нас железная, но не надо всех под одну гребенку…
Лейтенант помолчал, затем невесело улыбнулся:
— Наверное, ты прав, Иван, что-то я развоевался. Вон, у них пулеметчики вроде на месте бдят.
— А Щелкин, похоже, хороший командир, — заметил Петров. — Оружие вытащили, раненого не бросили.
— Ну и хорошо, значит, я не прав, — кивнул Луппов. — А вот с ночлегом надо что-то придумать. У меня наводчик уже кашляет. Окоп не вырыли под машиной…[18]
— Будем туда же по очереди ходить, — пожал плечами комвзвода.
Лейтенант покачал головой:
— Не нравится мне это, командир. Расслабляемся. Как бы ночью не подползли да ножами всех…
— Слушай, ну хватит уже, здесь не Карельский перешеек, а немцы — не финны. — Петров помолчал. — С другой стороны, разведку они, конечно, послать могут… Значит, по одному человеку от экипажа отправлять.
Луппов кивнул.
— Ты воду слил? — спросил старший лейтенант.
— Антифриз в системе, — покачал головой Луппов. — Но вообще, машина остывает. Когда прогревать будем?
— Ага… — Комвзвода с некоторым запозданием подумал, что ему бы тоже надо начинать греть машину.
— Реву, правда, будет, — пробормотал Герой Советского Союза.
Похоже, оба думали об одном и том же: кто его знает, не ползают ли там, в темноте, чужие люди в маскировочной одежде, пусть и не с ножами. А «тридцатьчетверку» слышно за километр.
— Ладно, посмотрим, — кивнул старший лейтенант. — Значит, так, первого пошлешь своего наводчика.
— Есть.
Темнело быстро, Петров уже не мог различить танк Лехмана. Пехотинцы закончили с устройством ночлега и, кажется, даже развели костер. Пламени видно не было, лишь дрожал чуть воздух над сугробом, которым казался отсюда блиндаж, — если не знать, куда смотреть, не заметишь.
— А ты на чем воевал, — спросил комвзвода, — в смысле, в финскую?
— На Т-28, — ответил Луппов.
— Да ну? — восхитился Петров.
Т-28 считался машиной легендарной. Вживую он его видел только в училище: огромный, с орудийной и двумя пулеметными башнями — гордость РККА в 30-е годы.
— И как тебе «тридцатьчетверка» после него?
Лейтенант потер подбородок.
— Даже не знаю, что сказать. Там в башне можно было в карты играть. Да и не в этом дело, понимаешь, он был особенный, мы все были особенные. Корабль, а не танк. А это… — Луппов постучал по броневой плите, — это конь. Да, тесно, конечно, просто я в нем — как дома. Хорошая машинка. Нравится она мне.
Петров усмехнулся, похлопал лейтенанта по плечу и, повернувшись, пошел к своей «тридцатьчетверке». Возле танка его встретил Безуглый.
— Комбат выходил на связь, — сообщил сержант. — Я сказал, что вы позицию обходите. Пехота топор вернула, — добавил он, словно считал, что эти события одинаково заслуживают внимания командира.
— Вот и молодцы, — пробормотал старший лейтенант. — Осокин!
— Есть? — высунулся из люка водитель.
— Давай-ка к блиндажу, пехота там костер развела, погрейся. Можешь поспать часок, понял? Сухари возьми, порубаешь.
— А машину прогревать? — озабоченно спросил Осокин.
— Сперва сам прогрейся, — усмехнулся комвзвода. — Через час разбужу.
— Есть! — радостно ответил мехвод и полез обратно.
Через несколько секунд он выполз из танка и уже направился было к блиндажу, но, сделав несколько шагов, остановился и нерешительно обернулся.
— А если немцы, командир? Ну, ночью? Может, мне лучше от танка не отходить?
Петров был готов расцеловать маленького водителя за этот вопрос. Осокин очень замерз, это видно, и все же он подумал о том, что делать экипажу без мехвода в случае немецкой атаки.
— Иди грейся, Вася, — улыбнулся командир.
Осокин облегченно вздохнул и, переваливаясь, побежал к блиндажу.
— Орел! — заметил Безуглый. — Орел ведь, товарищ старший лейтенант?
— Орел, — согласился комвзвода. — Ладно, а вызови-ка ты мне, Саша, комбата.
— Есть!
Радист вызывал комбата минут пять. Наконец, из люка механика высунулась рука, держащая танкошлем с подключенной гарнитурой. Кинув сержанту свой, чтобы не замерз, Петров прижал к уху наушник. Гусев словно ждал вызова: сообщив, что подкрепление будет утром, он приказал продолжать наблюдение за дорогой и дал конец связи. Старший лейтенант опять поменялся наушниками с Безуглым и приказал наводчику проверить — остыла ли машина. Протасов залез под брезент и вскоре вернулся с неутешительным известием: двигатель еле теплый, вернее, уже почти холодный. Петров вздохнул — значит, придется минут двадцать газовать на всю округу, выпуская облака белого дыма: кто не спрятался — я не виноват. Прежде чем отдать приказ заводить, комвзвода пошел проверить, как обстоят дела у Лехмана.
На год моложе Петрова, Леонид Лехман всегда имел какой-то особенно мрачный вид. Черноволосый, черноглазый, он выглядел гораздо старше своих лет, и при первом взгляде на него кто-нибудь незнакомый мог подумать: «Вот человек серьезный и невеселый». Потом Лехман открывал рот, и весь батальон держался за животы. Лейтенант отмачивал свои шутки — всегда новые и всегда смешные — с особенно суровым, даже похоронным лицом, и Безуглый как-то раз с некоторой ревностью сказал: «Я понимаю — у него такая рожа. Я понимаю — он человек веселый. Но и то и другое вместе — это уже нечестно». Впрочем, Лехман знал меру и в отличие от москвича никогда не выставлял себя шутом. Хороший командир, он дрался умело и спокойно, и за бои под Мценском был, как и Петров, награжден орденом Красной Звезды.
Под танком Лехмана происходила какая-то непонятная возня, между катков валил дым. Из-за кормы вывалился закопченный водитель и принялся протирать глаза снегом. Тем временем дыма стало поменьше, и танкист, не обращая внимания на командира взвода, полез обратно. Все это выглядело довольно странно. С одной стороны, что-то, очевидно, горело. С другой — Петров не видел обычной при такого рода ЧП
