мне ничего объяснять. Скажи хоть теперь: это правда, что ты засудил его отца?
— Нет! — прерывая ее, закричал Гаевой.
Взгляды Василия Федоровича, Нины и Ярослава попеременно скрещивались. Гаевой не выдержал. Вопрошающие глаза дочери и презрительная усмешка Ярослава что-то надломили в нем. Он незаметно помассировал грудь в области сердца и с усилием произнес:
— Да… Да, мне надоело носить этот камень на душе… Я совершил ошибку. Можете считать это преступлением. Судебные ошибки часто граничат с преступлениями.
— То была не ошибка, папа, — сказала Нина, внимательно и тревожно заглядывая ему в глаза. — Ты делал все сознательно. Человек легко ошибается, когда ему выгодно ошибиться. Ты мог и сам поверить в свою версию. Покайся, сбрось этот груз с души и станет легче.
— Проповедница нашлась! — желчно усмехнулся Гаевой. — Да, я покаюсь, хотя мог бы и молчать. Мое преступление недоказуемо. И за давностью лет ненаказуемо. Это моя добрая воля — исповедоваться перед вами. Но тогда уже и ты, дочка, расскажи, как собиралась помочь мне. Ты хотела выкрасть у своего… мужа бумаги, которые он на меня собрал.
— Это правда? — в голосе Ярослава зазвенел металл.
Нина опустила голову, не смея взглянуть на него, и тихо ответила:
— Да…
— Что же ты так плохо исполнила свою миссию? — продолжал допытываться Ярослав.
— У меня нет опыта в подобных делах.
Нина смотрела в окно, отвернувшись и от мужа, и от отца. Щеки ее пылали.
— А ты еще попроси у него прощения, дурочка, — проворчал Василий Федорович.
— Это наше с ней дело — кому у кого прощения просить, — заявил Ярослав.
Гаевой встал и подошел к Нине.
— Идешь со мной?
У Нины на лице появилось мученическое выражение. Она взглянула на Ярослава и встретила его твердый, испытующий взгляд. И тогда, покачав головой, очень тихо, но решительно ответила:
— Нет.
Гаевой вздохнул и, явно пересиливая себя, спросил:
— Отрекаешься от меня?
— Ни в коем случае, папа. Отрекаться от родителей — последнее дело.
— Что ж, и на том спасибо.
Гаевой повернулся и, тяжело ступая, оседая на каждом шагу, направился к двери. Нина бросилась вслед за ним, поцеловала и сказала:
— До свидания, отец. Послезавтра мы с Катей будем у тебя.
— «У тебя»? — передразнил Гаевой. — Это также и ваш дом. В него и возвращайтесь.
Когда он ушел, Нина проскочила в другую комнату, желая хоть на несколько минут спрятаться от Ярослава. После такого тяжелого объяснения неуместна была бы любовная сцена, поцелуи и признания. Приход Гаевого все нарушил и одновременно все поставил на свои места. Что ж, придется пройти через это…
Нина вздрогнула, услышав шаги Ярослава. Она повернулась к нему лицом, но отвела взгляд в сторону.
— Почему ты прячешь глаза? — спросил он строго.
— Мне стыдно, — сказала она с усилием. — Я действительно вошла в твой дом с недобрыми намерениями.
— Я знал! — воскликнул Ярослав. — Я знал, чувствовал это! Ты играла со мной, притворялась, чтобы меня очаровать! А твоя единственная цель — выкрасть эти проклятые бумаги!
Взрыв его негодования заставил и Нину взорваться.
— Но ты же не прав! — закричала она и топнула ногой. — Если б ты для меня ничего не значил, я сейчас бы ушла к отцу! А я выбрала тебя. Понимаешь?
Внезапно он улыбнулся и обнял ее за плечи.
— Да, Нина… прости меня, — сказал он тихо.
— Это ты меня прости, — вздохнула Нина и положила голову ему на грудь. — Все мое притворство осталось в прошлом, поверь… И, знаешь, сейчас рассказала тебе об этом — и легче стало. Словно груз упал.
— Ну, твой-то груз небольшой… — Ярослав провел рукой по ее волосам. — У других и потяжелей имеется…
— У отца, например…
— Твоему отцу теперь полегчало. Он тоже свой груз сбросил… почти. А я…
И тут Ярослав замолчал, словно ему внезапно зажали рот. Нина подняла голову с его плеча, удивленно спросила:
— Что — ты?
— Да ничего…
Он отошел в сторону, взглянул в окно, стал что-то насвистывать. Нина тут же оказалась рядом. Ярослав грустно улыбнулся, встретив ее доверчиво-вопрошающий взгляд, и принялся рассуждать на отвлеченные, казалось бы, темы:
— Знаешь, подумал вдруг: и откуда у нас, восточных славян, такая потребность исповедоваться в своих грехах? Понимаем, что признание ничего кроме вреда не принесет — и не можем не признаться. Иногда есть все возможности скрыть горькую правду, а мы не скрываем. Давит нас что-то изнутри…
— Ты прав. Есть такая черта в славянской натуре. Это еще классики подметили. Помнишь, как Дмитрий Карамазов на суде всю душу выворачивает… А пушкинский Дон Гуан, рискуя вызвать ненависть любимой, кричит ей: «Я не Диего, я Гуан!»
— Помню… «О, дона Анна, где твой кинжал? — Вот грудь моя!»…
Нина вздрогнула. Ей показалось, что Ярослав не в себе. И она продолжала говорить, стараясь абстрактными рассуждениями заглушить беспокойство:
— Я не знаю, как это назвать. Внутреннее давление личности, что ли. Легче внешние невзгоды перенести, чем испытывать это давление изнутри… Оно гнетет, распирает душу. И тем сильнее, чем больше в человеке души.
— О, я-то ведаю, как это тяжело…
— Ты?.. Господи, да что с тобой?.. — Нина встряхнула Ярослава за плечи. — Тебе тоже есть в чем покаяться?
— Я, может быть, такой же преступник, как Гаевой, — медленно, глухим голосом произнес Ярослав.
— Что?.. Преступник? Бог мой, какое же преступление ты совершил?
— Ты возненавидишь меня, когда узнаешь…
И Ярослав, не взглянув на Нину, быстро вышел в другую комнату. Нина побежала следом, чувствуя, что за его необычным состоянием скрывается мрачная тайна. Схватив Ярослава за руку и стараясь поймать его убегающий взгляд, Нина заявила:
— Теперь я уж точно не отстану! Ты не представляешь, до какой степени я любопытный человек. Ну, говори же, говори! Какое преступление? Воровство? Вполне объяснимо. Трудное детство… Нет, в данном случае это даже преступлением нельзя назвать.
— Похуже, — ответил Ярослав глухим голосом.
— Неужели… убийство?.. Случайное, в драке?
Она заранее была готова оправдать это предполагаемое преступление. Нелегкая жизнь Ярослава, его борьба с обстоятельствами, стремление сделать самого себя — все казалось ей достаточным основанием, чтобы простить ему любой проступок. Нина вспомнила рассказ Жени о том, что несколько лет назад Ярослав казался опустившимся человеком. Прошлое давило на него, но он сам взял себя в руки. Несомненно, человек такой драматической судьбы когда-то мог и «преступить».
Ярослав закурил, вышел на балкон, снова вернулся, затушил едва начатую сигарету, прошелся несколько раз из угла в угол.
