слова не может сказать, больше, чем его мать – очаровательную, образованную женщину, добрую и остроумную. Наверное, такая любовь имеет химическую природу, она продиктована инстинктами и гормонами. Ведь шестимесячные малыши еще мало отличаются друг от друга, у них так мало индивидуального. Беспомощность маленьких детей всегда казалась Лукиану чем-то ужасным. А еще ему кажется, что с самого начала над его семьей висел какой-то дамоклов меч, что трагедия словно была предрешена заранее.
Гнев и отчаяние приводят Лукиана к чудовищным мыслям. Он думает, что Александр в глубине души будет радоваться произошедшему, ведь его ближайший друг и соратник, кем и является Лукиан, вот-вот собирался выйти из-под его влияния, а это несчастье возвращает все на круги своя. Когда ночами Кеферлоэр плачет и проклинает Бога, то достается и Александру. Лукиану кажется, что его шеф тоже виноват в трагедии, хотя это полный абсурд: на самом деле Лора и Бен на совести у семидесятилетнего шофера-нидерландца, что с похмелья перепутал тормоз и газ. Каждый человек старается что-то противопоставить банальности роковых случайностей, пытается найти в событиях тайный смысл, чтобы не стоять перед лицом безжалостной судьбы, беспомощно разводя руками. До чего хрупка человеческая жизнь, а ведь большинство людей живет, не осознавая этого. Поразительно, думает Лукиан, что человечество совершает столько достижений, не оглядываясь на смерть. Или наоборот, именно страх смерти побуждает людей к достижениям? По просьбе Александра он прочитал Камю и не нашел его работы слишком убедительными. Счастливый Сизиф кажется Лукиану безнадежным идиотом.
Вдруг раздается звонок в дверь – впервые в этом году. Лукиан открывает. Перед ним стоит Софи – та, кого он едва ли воспринимал как реального человека, а скорее как химеру, плод воображения своего одержимого шефа. На ней красивое белое одеяние – изящно подчеркнутая талия, высокий воротничок. Софи стоит и покачивает сумочкой.
– Добрый день. Э-э-э… я… вы… Вы еще помните меня?
– Конечно, соседка.
– К сожалению, мы с вами пересекаемся так редко… Но я очень часто вспоминаю ваш чудесный букет. А ведь я даже не поблагодарила вас толком!
– Не стоит благодарности.
– Вы живете так тихо и незаметно. Поэтому я все время забывала заглянуть к вам.
– Ох, к сожалению, я не могу пригласить вас войти. У меня такой тарарам…
– Нет-нет, не беспокойтесь. Я только хотела попрощаться с вами.
– Попрощаться?…
– Я уезжаю в Берлин. Что вы так смотрите? Вы считаете это неправильным?
Лицо Лукиана просветляется. Он всегда терпеть не мог Вупперталь и так и не привык к нему.
– О нет… Это здорово!
Софи глядит на него вопросительно. «Я что, такая плохая соседка?» – написано в ее глазах.
Лукиан пытается улыбнуться.
– Я имею в виду… У меня тоже есть такие мысли!
– В Берлин? Какое совпадение! Кто же вы по профессии? Ой, как интересно!
– Я… м-м… Я редактор.
Этот род занятий, вместе с правдоподобной легендой о своем образе жизни, Лукиан придумал так давно, что теперь вспомнил его с трудом.
– Ах! Очень интересно! В каком же издательстве? Простите, я, наверное, слишком любопытна… – Софи усмехается и кокетливо поглаживает пальцами свое колено.
– Я работаю внештатно. Свободный редактор. То здесь, то там.
– Это чертовски интересно!
– Не думаю. А ваш друг? Он тоже едет с вами в Берлин?
– Мы разбежались. Он уже женился.
– Что, так скоро?
– Скоро? Ну да. Ему не терпелось. Надо было заводить детей и все такое. Вскочил на первую встречную… А ты не хочешь немножко прогуляться?
– М-м-м… – Лукиан не знает, как отнесется к этому его шеф, но отвечает: – Да, хочу, – и почему-то повторяет, отрывисто и решительно: – Да!
– Вот здорово! Я только накину на себя что-нибудь потеплее!
На дворе март. Двадцать второе, пятница. В закусочной неподалеку от вокзала Софи и Лукиан беседуют и попивают глинтвейн, в котором слишком много корицы.
– Так ты редактируешь научные книги или беллетристику?
– По-разному. По большей части беллетристику.
– Ты не любишь рассказывать про себя и свою работу?
– Ну почему… Белль э трист – красота и печаль. Извечные соседи.
– А может, тебе лучше писать самому? Или эта фраза про красоту – всего лишь истасканное редакторское клише?
– Может, и так.
– А я иногда пишу стихи. Довольно неуклюжие и очень-очень грустные.
– Гм.
– Но тебе нечего бояться! Этих стихов, кроме меня, никто не увидит.
– Как знать, – произносит Лукиан с легким сарказмом, но ему тут же становится неловко из-за этого, и
– Политологию. Но я уже закончила университет.
– Что же ты будешь делать после этого?
– Революцию! – смеется Софи. – Нет, конечно, просто я сама еще точно не знаю, чем буду заниматься. Сейчас пишу кандидатскую. О политической составляющей в философии Камю.
– Вот как?
По счастливой случайности как раз в том, что касается Камю, Лукиан чувствует себя уверенно. Он говорит, что ему очень нравятся работы этого философа, особенно «Миф о Сизифе».
– Да? А мне эта книга что-то не очень…
Глинтвейн сделал обоих чуть раскованнее. Лукиан предлагает сходить в ближайшую галерею – о ней он прочитал в местной газетке.
– Что же там интересного?
– Не знаю. Что-то с телевизорами. Художник назвал это видеоартом.
– И что же это может быть?
Лукиан утверждает, что сюрпризы тоже бывают приятными. А художник – азиат. Софи полагает, что это звучит интригующе.
В маленькой галерее «Парнас» они разглядывают инсталляции Нам Юнь Пайка,[20] весьма причудливые работы новаторского уровня. Перед посетителями выставлено несколько включенных телевизоров, картинка на которых искажена под воздействием электромагнитов. Лукиан не видит в этом ничего особенного. Софи расценивает его реакцию как консервативно- обывательское неприятие нового и заявляет, что ей это нравится. Ей нравится почти все новое, главное, чтобы оно прошло испытание на практике.
– Тогда мне тоже это нравится.
– И как это называется?
– Оппортунизм.
Софи хохочет. Лукиан отворачивается, ситуация вдруг начинает беспокоить его. Он уже так тесно общается с этой женщиной, развлекает и забавляет ее. Куда это может завести?
– Почему вы решили ехать в Берлин?
От напряжения он опять начинает «выкать», но тут же решает, что такие чопорные ужимки излишни, и повторяет вопрос уже в другой форме:
– То есть, я хочу спросить, почему
– Биргит открыла там контору. Вместе с парой друзей. Биргит – моя сводная сестра.
