У фон Брюккена не было ни времени, ни терпения рассказывать все в деталях. Кроме того, его все же подводила память. Но материал набрался очень богатый: просто какая-то глыба материала. Первая редакция этой книги составила двести страниц, и это вовсе не предел, но я решил пойти по пути радикального сгущения информации. Кое-что я мог реконструировать, опираясь на записи разговоров, сделанных с помощью прослушивающих устройств, – например, той беседы, что вели Софи и Александр ночью второго июня 1967 года в квартире на Мерингдамм. Этот разговор не просто характерен – он многое проясняет, поэтому я счел возможным привести его полностью, без сокращений, хотя это и несколько противоречит законам романной драматургии.
Софи. Что мне сейчас говорить тем, кто собирается искать оружие? Я не знаю. И я не хочу отвечать за то, что они делают, за тот путь, который они сейчас выбирают, понимаешь?
Александр. У тебя такая бурная жизнь…
Софи. А у тебя нет?
Александр. Можно сказать. Да, сегодня выдался напряженный день. А так…
Софи. Мне казалось, в твоей профессии впечатлений хватает.
Александр. Да? Крутишь себе баранку и крутишь. Цель дороги – сама дорога. И больше ничего.
Софи. Утверждение, что цель заключается в самой дороге, само по себе оптимистично, но меня оно вгоняет в тоску. Разве оно не означает, что ты никогда не достигнешь конечного пункта? Люди живут на свете и ищут свой путь, и в какой-то момент смерть ставит точку в исканиях. В жизнь после смерти я не верю, ведь в таком случае наше существование превратилось бы в вечное детство, в разновидность подросткового периода, полного муки, душевных терзаний и боли. Я все-таки хочу достичь некой станции назначения и просто жить, пусть очень недолго, но счастливо. Я хочу ощутить реальность счастья, хочу прижать его к себе и больше не отпускать. И пусть оно будет совсем мимолетным и длится ровно столько, сколько нужно, чтобы осознать его и громко прокричать солнцу: сегодня я счастлива и нашла то, что так долго искала, все прекрасно, и я преисполнена благодарности и смирения. Надеюсь, такое счастье все же возможно – и если мне когда-нибудь суждено найти его, тогда я перестану омрачать его страхом, что снова могу его потерять, ведь сейчас оно со мной и одаривает меня блаженством. Но под дурманом страха я могу забыть о скоротечности счастья. Кажется, так говорил Сенека.
Александр. Похоже на него. Я никогда не любил Сенеку. Ему легко было рассуждать о том, что страх нужно переживать с достоинством и бесстрастно принимать неизбежное, ведь он был богатейшим человеком Рима, его состояние в пересчете на немецкие марки достигало трех миллиардов. Все его высказывания отражали привилегированную позицию, так что…
Софи. Однако он так смело и красиво принял смерть, когда Нерон велел ему покончить с собой. Он лег в ванну и вскрыл себе вены…
Александр. Нуда, что же ему еще оставалось делать? Он выбрал самую легкую смерть, когда человек теряет сознание очень медленно. Кроме того, он знал, что потомки будут наблюдать за тем, как он умер, и долго говорить об этом. А еще он был уже стар и прожил свою жизнь в удовольствиях. Не лучше ли было восстать против тирана и убить его?
Софи. Философы не убивают – это ниже достоинства Сенеки. Также не надо забывать о том, что Нерон был его учеником. Если бы Сенека умертвил его, не означало бы это, что он являлся плохим учителем?
Александр. Учитель из него явно вышел никудышный. Так ты считаешь, что убить тирана ему помешало тщеславие?
Софи. Думаю, что такие люди, как Сенека, организованы слишком тонко, чтобы грубо вмешиваться в земные дела, их удел – интеллектуальная сфера. Я, к сожалению, не гожусь для умственного труда, мне не хватает для этого мозгов.
Александр. Но его покорное согласие умереть – незрелое решение. На смерть его толкнули не высокие духовные сферы, а чисто земное сумасбродство императора.
Софи. Может быть, это не сумасбродство? Вдруг Сенека и на самом деле планировал свергнуть Нерона?
Александр. Как бы там ни было, для меня его поступок означает одно – неудавшуюся жизнь. То, что ты слепо подчинишься чьей-то злой воле, не уменьшит Всеобщего страдания. Так поступают лицемеры, для которых главное – сохранить собственное достоинство. При этом они называют преступление досадным неудобством, подобным лишь комариным укусам. Нет уж, спасибо. А мы что, играем в Руссо и Вольтера?
Софи. Я не читала ни того ни другого. Это обязательно?
Александр. Э-э»…
Софи. Не спорю: убей Сенека Нерона, человечество от этого только выиграло бы. Но в роли убийцы должен был выступать кто-то другой. Мыслители живут на земле лишь для того, чтобы мыслить, и не стоит требовать от них невозможного.
Александр. Так ты правда считаешь, что какие-то проблемы можно решить только с помощью насилия?
Софи. Да, я действительно так считаю. Но вопрос здесь в том, можно ли оценить эти проблемы объективно – так, чтобы кто-то получил полное право вмешиваться в них с позиций силы. В случае с Нероном данный вопрос кажется мне риторическим.
Александр. А сейчас? Кого из правителей нужно убить сейчас чтобы ситуация изменилась?
Софи. Больной вопрос. Сейчас нет императора, мы имеем дело с многоглавой гидрой, и Робеспьер был последним, кто рискнул покуситься на такое чудовище. Сегодня бороться нужно с системой, а системы меняются только в том случае, если народ то есть его большинство, выражает открытое недовольство ими. Ну или в результате войны, когда одна система проигрывает другой.
Александр. Мне не нравится слово «большинство». По-моему, оно не вяжется с понятием демократии. В «большинстве» мне чудится что-то угрожающее. Я считаю, что часто так называемыми высоконравственными людьми движет исключительно страх и тщеславие, и все, чего они хотят, – это заслужить поменьше упреков и побольше славы.
Софи. Гм…
(В этот момент на кухню заглядывают люди, слышен звон бутылок и возглас: а разве пиво уже кончилось?» Примерно на семь секунд реплики Софи заглушены посторонними шумами.)
Александр. Если человек выступает против чего-то, он обязательно получает что-то взамен. Отдавая, мы ждем компенсации. Человека, который действует, можно назвать предпринимателем. А разве предприниматель – не коммерсант?
Софи. Нет. Это какой-то словесный футбол. Я верю, что всегда были и будут герои, которые жертвуют собой, не думая ни о каком вознаграждении.
Александр. Возможно, но едва ли доказуемо.
Софи. Знаешь, Борис, с тобой так приятно философствовать, однако это, к сожалению, ни на шаг не продвигает меня вперед.
