придумать не мог. А идея о побеге крутилась в его мозгу и не давала думать ни о чем другом. Он даже сам удивился: мысли в голове, как у начитавшегося Дюма подростка.
Вечером он, уже находясь в бабушкиной квартире, продолжал думать об организации побега. Не мог избавиться от этих мыслей, а потом, отыскав в кармане визитную карточку полковника Пятакова, набрал номер его мобильного телефона.
– О! – обрадовался Михаил Степанович. – Приехать хотите? Это здорово! Только я сейчас в гостях у сына, то есть у свата в Питере. Недельку побуду, а потом милости прошу в нашу колонию!
– Я тоже сейчас в Петербурге, – сказал Торганов и почувствовал, как замерло его сердце. – Давайте встретимся: у меня есть к вам разговор.
Они сидели в маленьком кафе на Кадетской линии Васильевского острова. Полуподвальный зальчик был пуст, играла тихая музыка, а девушка-буфетчица склонилась за стойкой, читая книгу. Николай заказал две бутылки красного вина, и пока они распивали первую, слушал, о чем говорил Пятаков. А он рассказывал о трудностях жизни, о том, что ему тяжело смотреть, как мучается сын с женой в крохотной двухкомнатной квартирке тестя, где, кроме молодых, живут еще четверо человек.
– Сват переживает по этому поводу, я переживаю, – признался Михаил Степанович. – А что мы можем сделать? Даже комнату в коммуналке в Питере сейчас не снять: за комнату здесь просят ровно мою зарплату.
– А я хотел приехать к вам, чтобы еще раз на Рощину посмотреть, – признался наконец Николай.
– Зачем вам? – насторожился Пятаков.
– Я хотел добиться ее помилования, но заседание комиссии перенесли, и я не успел.
Начальник колонии посмотрел на него внимательно, словно не веря.
– Сколько по закону дают убийце двоих человек? – спросил Торганов.
– Это смотря кто и кого убил. Если убийца не рецидивист, если это женщина, у которой еще и ребенок на руках, то лет двенадцать, а то пятнадцать могут влепить.
Полковник задумался. Поднял голову и посмотрел за окно, где почти вплотную к дому проезжал троллейбус.
– А при хорошем адвокате десять.
– Но не пожизненное заключение без права помилования?
– Нет, конечно. Но ведь Рощина убила депутата, то есть человека, ценного для общества.
Теперь уже Торганов внимательно посмотрел на полковника.
– Михаил Степанович, – сказал он, – если вы увидите, что в озере тонут двое, один из которых министр, а второй – водитель «Скорой помощи», скажем. Кого вы броситесь спасать в первую очередь?
– Министра, разумеется, – быстро ответил Пятаков, – потому что министр полезный для страны человек.
– А я – того, кто хуже держится на воде.
– Я как-то не подумал.
– Вы подумали, как большинство людей. Но я не сомневаюсь, что в реальной жизни вы, как честный и умный человек, поступили бы правильно. Ну хорошо, вы бы спасли министра, а шофер утонул. Мало ли в России водителей! Хватает. А вот министров мало. Но спасенный вами – взяточник и казнокрад. Вы его спасли, а он еще триста миллионов бюджетных денег украл. А у шофера двое маленьких детей, жена медсестра на нищенском окладе да мать больная, и всем жрать нечего, хоть с голоду помирай…
– Что вы хотите? – прошептал Пятаков, перегнувшись через стол.
Михаил Степанович с опаской бросил взгляд на пустую стойку, уже о чем-то, вероятно, догадываясь.
– Я хочу помочь Рощиной. Она уже и так отсидела восемь лет за убийство любимого мужа – за убийство, которое не совершала.
– Но ведь следствие и суд…
– Вы что же, всерьез верите, что женщина, никогда не державшая в руках оружия, может с легкостью застрелить двух боевых офицеров, уложить их пятью выстрелами, каждый из которых смертелен?
– Что вы от меня хотите? – шепнул Пятаков.
– Я хочу, чтобы вы мне помогли организовать побег Рощиной.
Начальник колонии мгновенно побледнел.
Побледнел, оглянулся и склонился над столом.
– Вы понимаете, о чем просите? – прошептал он. – Отдаете ли вы себе отчет?..
– Вполне. Я прошу вас помочь невиновному человеку оказаться на свободе, которую ему не видать без вашей, Михал Степаныч, помощи.
– Это невозможно! К тому же, если она сбежит, меня под суд отдадут. И если не сбежит, то за одну только попытку меня в цугундер погонят. И даже если не докажут мое соучастие, то погонят со службы, и на пенсию я уже не смогу рассчитывать.
– Можно сделать так, что вас не заподозрят.
– В первую очередь заподозрят именно меня! И потом, это в принципе невозможно.
– Сколько надо заплатить, чтобы тайно вывести Рощину с территории колонии?
– Это невозможно! – повторил Пятаков.
– Возможность есть всегда, и вы это знаете. Назовите цену.
Полковник сидел совершенно бледный и молчал. Потом он взял в руки бутылку с вином, попытался наполнить бокал Николая, но не смог: руки его дрожали.
– Вы знаете, что будет с вами, если я расскажу кому-либо о вашем предложении? – спросил он, осторожно ставя бутылку обратно на стол.
– Ничего со мной не будет, вам не поверят. А потом при первом же удобном случае вас снимут с должности и уволят.
Торганов помолчал, а потом шепнул:
– Так сколько?
Теперь Пятаков начал багроветь.
– Это не провокация? – спросил он. – Вы не собираетесь меня подставить?
– Упаси боже! Зачем мне? Я просто хочу помочь несчастной женщине.
Начальник колонии снова посмотрел на стойку.
– Если честно, то Рощина мне тоже нравится, – сказал он. – Но если сорвется, то мне влепят лет восемь.
Он вздохнул:
– Но жить в нищете я уже больше не могу. То есть могу, конечно, но у меня и в самом деле больная жена. На лекарства уходит столько, что… Да и сыну надо помогать. Если получится то, что вы задумали, меня уволят, конечно, но если деньги будут, то я бы в Питер перебрался, купил бы квартиру для себя и для сына. Жену бы к лучшим докторам определил. А на все это тысяч пятьсот баксов нужно. К тому же не один я буду вам помогать – так что делиться придется. Вот почему такая огромная сумма получается. Меньше, чем полмиллиона, никак не выйдет.
– Я дам ровно миллион долларов, – кивнул Торганов, – полмиллиона на этой неделе, а оставшееся потом, после того, как все случится.
– А если сорвется?
– В этом случае у вас останется пятьсот тысяч. А я постараюсь, чтобы дело замяли. Никому, в первую очередь вашему ведомству, огласка не нужна. Вас, конечно, уволят, но сделают вид, будто попытки побега не было вовсе.
Пятаков помолчал, раздумывая.
– Хотелось бы, чтобы так оно все и получилось, – произнес он.
– Хотелось бы, чтобы все удалось, – поправил его Николай.
– Да, – согласился начальник колонии. – Только как это сделать? Провести заключенного через КПП невозможно.
– Но ведь наверняка есть какая-то теоретическая возможность. Вы же неоднократно отрабатывали пресечение попыток к побегу. Живому человеку не убежать, понятно, а мертвому – то есть якобы мертвому?
