Причем лицо у него приобрело удивлённое выражение.
И как всё это понимать?
Минур ел с аппетитом. Видимо, прислуживающие за столом люди отлично знали его вкусы, потому что он не давал им никаких указаний, поглощая то, что перед ним ставили.
Мне же поесть так и не удалось. Стоило только отправить в рот кусочек чего-либо, сразу следовал вопрос, на который обязательно нужно было отвечать. Не знаю, делал ли он это преднамеренно, но после пары таких действий я отказался от следующей попытки что-то проглотить и просто отхлебывал из кубка, наполненного напитком темного цвета, вкусом отдаленно напоминающего грушевый компот. Вопросы сразу же прекратились, и больше всего это походило на утонченное издевательство.
К дому Иджина я возвращался снова пешком, в сопровождении трех стражников, вооруженных короткими пиками.
'Ладно Минур — думал я. — Я побуду здесь некоторое время. Но черт бы меня побрал, если ты когда- нибудь сам не пожалеешь о том, что заставил меня остаться'.
Фред фер Груенуа ещё не спал. Не спали и Клемьер, и Иджин. Прошка вертелся неподалеку, со слоновьей грацией стараясь быть незамеченным.
Фред находился в возбужденном состоянии.
— Я знаю, — махнул рукой в ответ на его сообщение о том, что буквально на днях в Империю отправляется целая флотилия, и на одном из кораблей нам обязательно найдется место.
Знаю я об этой флотилии, вот только мне с ней не по пути.
Затем я сел писать письмо Яне. Письмо получилось длинным, и на это ушла почти целая ночь. Понятно, что письмо не единожды перлюстрируют и даже тщательно скопируют по его дороге в Империю, так что написать лишнего я позволить себе не мог. А сказать хотелось так много.
Понимаешь милая, я у тебя такой, какой есть. Но будешь ли ты любить меня, если я изменюсь и стану другим?
Глава 26. Её императорское величество
Утро началось так же, как и всё последнее время — с взгляда на пустующую половину постели. И она по-прежнему пустовала. Яна уже много раз представляла себе встречу с несостоявшимся мужем, как она будет смотреть, как себя будет вести, что говорить. Она устроит ему такой теплый и ласковый прием, что он надолго его запомнит.
'Если он еще жив, — мелькнула паническая мысль, — если он еще жив'.
Затем она вспомнила их встречу после его поездки на север, свою холодность, что чуть не кончилась для них разрывом. Да она была уверена в том, что про него наговорили, но всё же следовало дать ему шанс объясниться.
Потом была эта поездка на побережье, когда она молила всех известных ей богов, чтобы он не успел ещё уехать. И она вздрогнула, зябко передернув плечами, вспоминая, как тогда волновалась.
В общем, утро началось так же, как и всё последнее время.
Яна опустила ноги с постели, осторожно поставив их на пол. Обвела взглядом огромную спальню и прыснула от смеха, вспомнив, как он в ней заблудился. Заблудился в спальне! Какой же у него тогда был озадаченный голос!
Прыснула ещё раз, тут же схватившись за живот, в котором билась новая жизнь, напомнившая о себе очередным толчком.
Он был огромен, её живот. Доктора, слушавшие его через свои трубки, озадачено крякали и сообщали, что вполне возможно, у ее величества будут близнецы. И где он пропал, этот негодяй, сейчас, когда он особенно нужен?
Настроение опять испортилось, и она коротко звякнула в колокольчик, призывая служанок.
Сейчас их налетит целая куча, убеждающих в том, что она великолепно выглядит, и что все будет хорошо.
Затем весь день ей придется делать вид всезнающей, все понимающей и всемогущей императрицы, и вряд ли удастся хоть немного поплакать в укромном уголке. Да и где найдешь его во дворце, и кто её в нём оставит наедине?
Страшно, хотя все доктора в один голос уверяют, что все будет хорошо, и роды пройдут удачно. А до них осталось так мало сроку. И как бы соглашаясь с этим, в животе в очередной раз шевельнулся ребенок, её ребенок.
Как же он сейчас был нужен, Артуа! А его где-то носит. Была бы сейчас жива мама…
Она все понимала, и умела успокоить и приласкать. Отец всегда был суров, она даже побаивалась его немножко. И только после их смерти она поняла, что это была маска, маска, которую он вынужден был носить. Она и сама носит такую маску, носит с утра до вечера, и только с Артуа позволяла себе её снимать.
Яна почувствовала, как глаза её наполняются слезами. Артуа тоже умеет и пожалеть и приласкать. Да так, что иногда трудно понять, жива ли она ещё или уже нет. Это называется сладкой смертью, она знает.
Артуа. Первый раз, когда она его увидела, когда он вошел в бальную залу… Нет, первый раз был ещё раньше, и она говорила ему об этом. А он так и не спросил ни разу, когда же это произошло.
А как он на неё смотрел!
Она привыкла, что мужчины на неё обращают внимание, давно уже привыкла, но так смотрел только он. Такой интересный взгляд был у него, где восхищение перемешано с болью, такого она больше ни у кого не видела.
Сначала она даже не понимала, почему так, и только потом догадалась: так смотрят на то, чем восхищаются, но понимают, что получить не смогут никогда.
А как забавно он смущался после случая с Бобсом, собакой, которого он принял за чудовище, пытаясь спасти от него. Яна снова прыснула, чувствуя, как с ресниц слетели слезинки.
Перепады настроения в последнее время для нее стали обычны, как и тошнота, от которой один вид любого из блюд вызывал дурноту.
Дверь открылась, пропуская служанок. Все, нужно одевать маску, которую можно будет снять только вечером, перед сном, в постели, когда никто не сможет увидеть её слёз.
Сейчас начнется обычная рутина дел. И первым из них будет встреча с Кенгрифом Стоком, возглавляющим Тайную стражу. Сначала он сделает доклад о текущих делах, а в конце разговора извиняюще разведёт руками: нет, ваше величество, по-прежнему ничего не известно.
В конце длинного широкого коридора, заставленного с обеих сторон фигурами рыцарей в полных доспехах, показалась чья-то фигура, и у императрицы часто забилось сердце. Неужели это он, он всегда объявлялся внезапно после своих отлучек? А она в таком виде…
И пусть все вокруг говорят, что она по-прежнему прекрасна, но ведь зеркало-то не обманешь.
Нет, это не он, и как она могла ошибиться? Даже ничего общего нет.
Когда они обручились, Яна не носила кольцо с фениксом, он просил, чтобы пока никто не знал об их помолвке. И она надевала его на палец, чтобы полюбоваться целой Вселенной, заключенной в камне только тогда, когда никто не мог увидеть.
Такой забавный — подожди немного, пока я не стану очень влиятельным человеком в Империи. Как будто бы от этого много зависит.
Возможно, они бы всю жизнь так и оставались любовниками. Как поначалу все были против, когда она заявила о том, что сделала свой выбор, и никто не сможет повлиять на ее решение. Заявила в ответ на замечание герцога Ониойского, дяди, двоюродного брата мамы, сказавшего ей о том, что она слишком много внимания уделяет безвестному дворянину, да ещё и чужестранцу, намекая на их близкие отношения.
Мнение герцога значило всегда для неё очень много, после смерти папы и мамы, род герцога был чуть ли не единственным, на который она могла опереться. А от её рода, рода Крондейлов, осталась только она одна. А сколько их, людей, спящих и видящих себя на ее троне?
