Затем подумал, что если каким-нибудь невероятным случаем Янианна узнает о том, как именно образом я окончил свою жизнь, как она это воспримет?
Моим врагам такое известие непременно понравится, я представляю, сколько будет шуток по этому поводу.
Интересно, будет ли у меня в Империи могилка, и как она будет выглядеть? Ничего в голову не приходит, кроме надгробья в виде котла с торчащей из него головой с гордым и хищным профилем. И я усмехнулся вновь.
Задний из моих носильщиков споткнулся, чуть не взвыв от боли. И я получил ногой в бок. Причем здесь я? Под ноги смотреть надо. В ответ на мой взгляд, носильщик ощерился, обнажив крупные белые зубы без малейших признаков кариеса. Да ладно тебе. В существующей у вас иерархии, ты занимаешь самую нижнюю ступень. Будь ты крутым воином или охотником, не носить тебе пленников на палке. Это работа как раз для таких как ты, чтобы хлеб напрасно не жрали, хоть какая-то от вас польза. Так что не пугай, не надо. И ещё, ты должен быть доволен, что я усмехаюсь. Потому что когда будешь жрать мою печень, или что там положено для того, чтобы к тебе перешла моя сила и мужество, к тебе перейдет и не изменившее мне во время тяжелых испытаний чувство юмора.
Когда мы перешли реку вброд, последовала команда на незнакомом мне языке и отряд остановился. Меня как держали, так и бросили, скинув с плеч жердь, на которой я висел, изображая собой не очень откормленного кабана.
Хотя лететь пришлось недолго, но не вовремя подвернувшийся выступавший из почвы древесный корень больно ударил меня в бок. Мать вашу, вы что, решили ещё по дороге отбивную из меня сделать?
Ко мне, сидевшему на землю со сморщенным от боли лицом, подошел человек, ставший обладателем моего камзола. Несомненно, это он главный, и статью и взглядом он как раз для этого подходил. Кроме того, ведь это он забрал себе самое ценное из того, что у меня было — камзол. Так что всё сходится.
Взглянув мне в глаза, вожак бросил одному из моих носильщиков, тому, что шел сзади, короткое распоряжение. Тот извлек из-за пояса нож с длинным лезвием, кстати, металлическим, и поводил им перед самым моим лицом, не забыв сделать самый зверский вид. Да ладно пугать тебе, дядя, стоило ли меня тащить столько времени, чтобы затем убить. Если бы вы костерок начали разводить, тогда бы я немного обеспокоился. Не настолько вы и дикие, чтобы питаться сырым мясом. Убедившись, что мне не страшно, мой носильщик разрезал путы на ногах. Вот и отлично, можно встать на ноги. Кто бы знал, сколько сил потребовалось держать напряженной шею, чтобы голова не болталась.
Когда я встал на ноги и пошел к реке, один из захвативших меня людей сделал угрожающее движение копьем. Тебе что, воды жалко? — и я указал связанными руками на реку.
Одно показалось мне удобным — не нужно сводить руки, достаточно сделать ладони ковшиком. Вода была холодной, почти ледяной. Вот и отлично, меньше шансов приобрести какого-нибудь печеночного червя.
Вероятно, моя поза показалась всё тому же носильщику чересчур заманчивой, и он попытался приложиться ступней по моей пятой точке. Сейчас.
Когда я, подхватив его ударную ногу руками, продолжил её движение вперед и вверх, он чуть ли не на шпагате рухнул в воду. Это вызвало взрыв смеха у остальных.
Обиженный мною гордый воин вновь обнажил клинок, и неизвестно чем бы всё закончилось, если бы не строгий окрик человека, щеголявшего в надетом на голое тело камзоле и в юбке, длина подола которой неплохо бы смотрелась на женщине с красивыми ножками.
Смотреть же ему никто не запретил, и пытавшийся пнуть меня человек, одарил несколькими взглядами, и все они как на подбор были самыми злобными.
Слышишь, ты! Хочешь заслужить уважения среди своих соплеменников, возьми копье и сходи в лес. Добудешь в одиночку пару шкур хищников, местных ягуаров или леопардов, что тут у вас есть? И оно само к тебе придет, уважение, прискачет даже. А к пленнику, у которого связаны руки, очень болит голова, и, не на многим меньше все остальное тело, приставать не стоит. Тебя даже свои не поймут.
Остальную часть пути я шел своими ногами. Что далось нелегко, поскольку обуви меня лишили тоже. Сапоги я не увидел ни у кого из этих людей, вероятно, они их просто выбросили. Тогда какой смысл был в том, чтобы забрать? И пусть я бы выглядел нелепо в сиреневых подштанниках и ботфортах, но зато не разбил бы себе в кровь ноги.
Ночь застала нас в лесу, но для того чтобы попытаться убежать, не было никакой возможности. Связали ноги и всю ночь бдительно караулили. Хорошо хоть покормили, сунув в руки нечто пахнувшее копченым мясом и завернутое в широкий лист.
Следующий день прошел в ходьбе по девственным джунглям. Не знаю, почему такое определение даётся непроходимым чащобам, где душно, жарко, миллиарды москитов и сам черт ногу сломит, но само слово мне всегда нравилось.
Уже перед самой деревней охотники добыли незнакомое мне животное, чем-то похожее на свинью, но с более длинными ногами.
Деревня встретила нас лаем собак. Эти мелкие твари крутились чуть ли не между ног, норовя цапнуть, каким-то волшебным образом определив во мне чужака.
Вообще-то, у меня с собаками всегда складывались хорошие отношения, мы уважали друг друга, но эти явно были какими-то неправильными. Зачем они им нужным, собаки, да ещё в таком количестве, разве что их едят. Ну и пусть, нашли чем удивить, лишь бы человечиной не питались. И собаки и их хозяева. Ну и оставалось надеяться, что собаки не обучены ходить по следу.
Опасения мои о людоедстве были небезосновательны, слишком уж много рассказов я слышал, и как раз об этих местах. Люди любят всё преувеличивать, но дыма без огня не бывает, и уж в этом за свою жизнь я мог убедиться много-много раз.
Уже смеркалось, так что рассмотреть селение мне хорошо не удалось.
Несколько десятков хижин, крытых снопами соломы. В центре селения — небольшая вытоптанная площадка, которую окружали самые большие строения. Непременно, что в них живет местная знать, все как обычно, как и везде, пусть и в миниатюре.
В хижине, куда меня пристроили на ночь, оказалось ещё несколько человек.
И она явно не являлась местной гостиницей, потому что дверь надежно подперли, выставив охрану — пару подростков, проникнутых важностью миссии, возложенной на них. Пообщаться с остальными узниками не удалось, все они были похожи на людей, бросивших меня сюда, и их язык тоже был мне непонятен.
'Утро вечера мудренее', - мудро подумал я, устраиваясь на земле, слегка припорошенной сухой травой. — 'Главное, чтобы прошла голова, контузия получилась не слабая'.
Полночи я ворочался, пытаясь найти удобное положение, а когда, наконец, засыпал, тут же просыпался.
Дело было не в неудобстве ложа. Едва я проваливался в сон, как мне чудилось, что кто-то зовет меня по имени. Я просыпался, напряженно вслушиваясь в тишину ночи, затем думал, что некому меня здесь звать. Убеждал себя в этом, засыпал вновь. Услышав зов — просыпался снова. Наверное, это было нервным, возможно, из-за сильного удара по голове.
Нас разбудили с первыми лучами солнца, так что выспаться мне не удалось.
Завтрак состоял из куска просяной лепешки, овощей и парочки бананов. Мечта вегетарианца. Затем повели на работу.
И я возмутился. Конечно же в душе. Потому что состояла она в уходе за полями. Овощными, где было не тяжело, но нудно, потому что приходилось проплывать грядки. И ещё в заболоченной низине, где произрастал незнакомый мне злак.
Там было тяжелее, потому что ноги проваливались чуть ли не по колено. И ещё приходилось следить за тем, чтобы не наткнуться на змею, которых хватало.
Один раз мы спешно покинули поле, и работники и надсмотрщики. Это случилось, когда один из надзирателей увидел на противоположном краю чеки колыхающуюся траву. Черт его знает, что её шевелило, но судя по испуганным лицам остальных, ничего хорошего ждать не приходилось. Затем трава колыхаться перестала, но все мы ещё добрые полчаса продолжали сидеть и ждать.
А возмущался я потому, что попав в этот мир, вначале мне этим только и приходилось заниматься,
