дочек рядом искали. Но всё-таки можно было постепенно разъяснить, в чём дело и причём тут две точки.
Ещё любопытнее другое. Может быть, это имя так на него повлияло, или просто совпадение получилось, но Ёг умел управлять своим организмом не хуже настоящего йога. Мог не дышать хоть полчаса. Мог ноги сплести в такой узел, что даже специалисты по макраме завидовали. Мог себе кровь остановить, если палец поранил. Он даже сам не знал, что он ещё может, столько всего мог.
И вот однажды Ёг решил что-нибудь сделать со своим сном.
Дело в том, что он спал ровно двенадцать часов в день. Минута в минуту. Когда бы ни лёг, тут же засыпал и просыпался через двенадцать часов. Так что на прочую жизнь ему оставалось тоже ровно двенадцать часов в сутки. Но это же мало!
Во всём организм Ёга слушался, а вот меньше спать не хотел. Что касается будильников, организм их просто не замечал. И на петухов поутру не обращал никакого внимания: ни на первых, ни на вторых, ни на третьих.
Ладно, решил Ёг. Может быть, ему и в самом никак нельзя спать деле меньше двенадцати часов. Тогда хотя бы другой режим попробую придумать. Пусть у меня в сутках будут два дня. Поменьше, зато два. На это организм согласился.
Стал Ёг шесть часов спать, потом шесть часов жил вовсю. Потом опять шесть часов спал, а шесть часов был бодрым и весёлым. Ещё бы не веселиться: у всех в сутках один день, а у него два.
Организм против этой системы не бунтовал. Ему-то что – как спал двенадцать часов в сутки, так и спит. Стал через шесть часов просыпаться. Минута в минуту.
Тогда Ёг стал дальше свою жизнь менять. По три часа стал спать, а по три бодрствовать. Представляете? По четыре дня у него на сутки приходилось. Сосчитайте, у кого калькулятор под рукой, сколько дней у него в году было. Впрочем, и без калькулятора понятно, что гораздо больше тысячи.
Потом организм без возражений и на три часа перешёл. Лишь бы ему его законные двенадцать часов за сутки набегало.
Другому человеку этого было бы вполне достаточно. А Ёг решил и дальше пробовать.
Час спит, час бодрствует. Прекрасно! Кстати, и сонный час у него зря не пропадал. Каждый раз какой-нибудь интересный сон смотрел. Но этого ему тоже показалось мало.
Полчаса стал спать, потом десять минут, потом одну минуту. Организм слушается беспрекословно: рад-радёшенек, что от его двенадцати часов сна ни секундочки не убавилось. В постель Ёг и не ложился. Сидя спал, стоя, а то и на ходу.
Затем Ёг уже и на секунды перешёл. Двадцать секунд спит, двадцать бодрствует. Вот уже пять секунд у него день, пять секунд ночь. Вот уже три секунды…
Дальше Ёг и сам со счёта сбился: какую там долю мгновения у него сон занимает, а какую наоборот. Он и глаза для сна не закрывал. Зачем? Нужно организму спать, пусть спит свою долю мгновения, а Ёг тем временем продолжал жить, как ни в чём не бывало. И жил, надо сказать, замечательно, все двадцать четыре часа в сутки.
Кстати, люди, которые знали Ёга, когда слышали про кого-нибудь, что это йог, непременно спрашивали: 'Он с двумя точками?' А услышав, что нет, сразу теряли всякий интерес.
Нужна ли философия вере?
Отождествляя философию с искусством рассуждать, с умением строить концепции и парадигмы, вполне можно предположить, что верующий человек (тем более глубоко верующий) прекрасно обойдётся без её услуг. Мировоззренческую структуру, если он в ней будет нуждаться, предоставит ему теология, а всё остальное даст само чувство веры.
Но когда мы понимаем под философией способность ориентироваться в главном, опирающуюся не на рассуждения, а на размышления, когда мы понимаем под философией способность пользоваться зрячим светом разума, всё выглядит иначе. Верующему человеку точно так же нужно ориентироваться, как и любому другому. Ему нужно уметь соединять свои религиозные ощущения со всеми прочими человеческими переживаниями. Он должен участвовать в соборном мышлении как самостоятельная личность, а не как пассивный потребитель нажитого другими. Значит, ему необходима своя философия: ориентирующая и помогающая увязывать ориентиры друг с другом.
Речь не о философском учении (религиозное учение вполне может играть для нас эту роль), а лишь о собственном внутреннем мировоззрении. Не о теории, а о внутреннем соединении общих принципов с личным опытом.
Главное достоинство личностной, размышляющей, ориентирующей философии состоит в том, что она не претендует на то, чтобы самой стать ориентиром. Она ведёт, но не тащит, предлагает, но не требует. Она оставляет человеку полную свободу в его внутренних решениях – ту свободу, в которой нуждается подлинная вера.
Свободу мысли, свободу разума философия ориентирования поддерживает не абстрактно, а прежде всего – в пользу личности. Церковь нередко склонна к эзотеричности: к тому, чтобы оставить некоторые проблемы исключительно в ведении особо посвящённых иерархов. У такого подхода имеются свои вполне основательные причины, идущие либо от корпоративного характера церкви, либо от того, что она стремится охранить тайну, с которой имеет дело, от наскоков невежества. Но религиозный путь отдельного человека может не совпадать с церковными ограничениями и предписаниями. Философия позволяет ему проложить свой внутренний маршрут, пусть даже церковь скажет о каких-то его поворотах: не положено. Это может оказаться рискованным делом, ведущим к победе или к поражению, но и такая рискованная свобода необходима человеку.
А находки, сделанные в результате внутренней 'поисковой активности', могут оказаться полезными и для церкви, говорящей: не положено, – и для человечества в целом.
Философия ориентирования способна помочь человеку быть в церкви, не утрачивая себя, не обряжаясь в стандартную униформу благочестия, не впадая в ханжество и не подстраиваясь под властные требования церковных чиновников. Она может найти необходимый баланс чувства веры с другими чувствами, населяющими душу, и содействовать развитию (в том числе религиозному) каждого из них. Да и самому чувству веры философия поможет найти дополнительные точки опоры там, где ему не хватает мистической озарённости или духовной проницательности.
И вместе с тем именно философия ориентирования позволит человеку, не жертвуя своими духовными находками, своей принадлежностью к церкви (или своей автономией), установить глубинный контакт с человеком любого мировоззрения, любого вероисповедания, если у того есть расположенность к такому контакту. Она будет способствовать необходимому диалогу разноверующих, диалогу верующих с неверующими. Диалогу, построенному на уважении друг к другу и к стараниям каждого из нас ориентироваться по собственному разумению.
Ждать или требовать от религиозного учения или от церкви полноценной расположенности к такому диалогу – наивно. Прозелитизм – неминуемое, естественное свойство всякой религии. Поэтому целью межрелигиозного диалога всегда будет отстаивание своих высших ориентиров.
Наверное, и этих оснований хватит, чтобы считать философию полезной для верующего человека. Но к ним многое ещё можно добавить.
