На следующий день А.С. Черняев отметил в дневнике: «Большой спор разгорелся, выдавать ли цифру нашего внешнего долга и вообще государственного долга (240 миллиардов). Абалкин - «за», чтобы «разжалобить» и пошантажировать угрозой катастрофы. Щербаков - «против»: нам на другой день закроют и те кредиты, которые ещё дают» [3130].
«В 1990 и 1991 годах, - вспоминает К. Брутенц, - практически не было ни одной беседы Горбачёва с иностранными руководителями, где не поднимался бы вопрос о помощи. Займы просили у США и Англии, Италии и Германии, Саудовской Аравии и Кувейта, Японии и Южной Кореи, Китая и Франции, Испании и Португалии, Омана и ОАЭ, Катара и Бахрейна, Израиля и Канады, Дании и т.д. Затем пошла речь о своеобразном финансовом пакете. С президентом Европейского банка 19 сентября 1990 г. говорили уже о проекте в «15–20 млрд дополнительного кредита с началом выплат через шесть - семь лет с подходящим процентом». Кульминации - цифры в 70–100 млрд долл. - этот вопрос достиг в связи с Лондонским совещанием «семёрки» [3131].
Характеризуя эту политику М.С. Горбачёва, В.К. Буковский пишет: «Одних кредитов и займов - то бишь денег западных налогоплательщиков - выдоил Горбачёв с Запада за это время 45 миллиардов долларов» [3132].
В 1985 г. внешний долг Советского Союза составлял 28,3 млрд долл., в 1989 г. - 53,9 млрд, в 1990 г. - 59,8 млрд, в 1991 г. - 95,3 млрд. Таким образом, за 1985–1991 гг. внешний долг вырос на 67 млрд долл., т.е. увеличился более чем в три раза [3133].
Собираясь в Лондон, М.С. Горбачёв намеревался поставить перед лидерами большой семёрки вопрос о реструктуризации советского внешнего долга. В его «распоряжении» о подготовке к лондонской встрече предлагалось «до 20 июня» представить «соображения о возможных путях стабилизации внешнего долга СССР», а также «подготовить проект возможного обращения к западным государствам о консолидации этого долга и перенесении сроков платежей» [3134].
«Я, - пишет А.С. Черняев, - и Щербаков... резко возражали,.. но он послушался Абалкина и Медведева... Буш,.. Миттеран,.. Андреотти... не советовали этого делать». - «Да о ситуации и так весь мир знает, - возразил я. - Но когда сами признаем себя банкротами, это что - то значит для кредиторов» [3135].
На что именно рассчитывал М.С. Горбачёв, мы не знаем. Не исключено, что одним из козырей, которые он вёз в Лондон, был закон «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий», принятый 1 июля [3136], другим - «Основы законодательства об иностранных инвестициях в СССР», одобренные 5 июля [3137].
В Лондон на разведку был отправлен академик С. Шаталин, который ещё недавно являлся членом Президентского Совета и советником М.С. Горбачёва, а лётом 1991 г. на президентских выборах был доверенным лицом Б.Н. Ельцина [3138].
«Два дня (8 и 9 июля), - вспоминал С.С. Шаталин, - я заседал в Лондоне с Мировым банком и Международным валютным фондом. Они относятся ко мне с полным уважением, абсолютно искренним, - и мне было прямо сказано: «Станислав, всё это несерьёзно». Конечно. Я согласен. Тэтчер говорит: «Мы удивляемся, почему Горбачёв едет в Лондон без вас»... Я четыре дня заседал в Лондоне и - как оппозиционер - сделал всё, чтобы Горбачёву был предоставлен режим наибольшего благоприятствования» [3139].
«11 июля, - пишет М.С. Горбачёв, - моё личное послание [3140] с приложениями было направлено дипкурьерами западным партнёрам. Бушу его вручил приехавший в Вашингтон Бессмертных». «Реакция последовала через 2–3 дня» [3141].
Д. Буш писал: «Если вы убеждены, что рыночная экономика - решение ваших проблем, тогда мы можем помочь вам создать её в СССР. Но если вы всё ещё чувствуете, что быстрый переход к рынку слишком рискован и поэтому необходимо на некоторый период сохранить административный контроль в соответствии с тем курсом, который намечен в антикризисной программе, тогда нам будет труднее вам помогать. Если вы полностью привержены реформам для внедрения рынка, тогда я предложил бы, чтобы мы двигались вперёд одновременно в нескольких областях. Во - первых, необходимо установить определённую связь, чтобы дать вам возможность составить такую программу реформ для вашей страны, которая пользовалась бы международным доверием. Это лучше всего сделать, работая непосредственно с МВФ и Всемирным банком... если вы согласны, что это разумно, а другие руководители «семёрки» поддержат такой подход, тогда немедленно после Лондона МВФ и Всемирный банк могут начать работу, чтобы не терять времени» [3142].
Иначе говоря, Д. Буш ясно дал понять М.С. Горбачёву, что США раскошелятся только в том случае, если Советский Союз полностью откажется от планирования и встанет на путь приватизации, программа которой будет разработана зарубежными экспертами.
Письмо Д. Буша не вселяло надежд.
16–19 июля М.С. Горбачёв провёл в Лондоне, где был допущен в качестве просителя на встречу большой семёрки [3143]. Как явствует из дневника А.С. Черняева, он был настолько тронут этим, что, устроив по такому случаю специальный приём, расчувствовался и ударился в воспоминания. Михаил Сергеевич заявил, что «он и Раиса» давно шли к этому, вспомнил «детство», «отрочество», «Женеву», «Рейкьявик» [3144].
Детали лондонской поездки советского президента и её результаты до сих пор остаются под покровом тайны. Можно лишь отметить, что получить блеснувшие на горизонте миллиарды ему не удалось [3145].
Объясняя причину неудачи М.С. Горбачёва, С.С. Шаталин отмечал, что на иностранные кредиты М.С. Горбачёв мог рассчитывать только в том случае, «если бы он привёз с собой программу. Вот первое: завтра я разгоняю КПСС, коммунистическую идеологию запрещаю... Второе: такого кабинета министров тоже не будет... Союз распускается... Ну, и - самое главное: да, я строю капитализм» [3146].
«Звёздный час» Михаила Горбачёва
Вернувшись из Лондона, 22 июля, М.С. Горбачёв разоткровенничался с А.С. Черняевым: «Знаешь, пришла информация: Буш после завтрака в Лондоне (помнишь?) сказал своим: Горбачёв устал, нервничает, не владеет ситуацией, не уверен в себе, поэтому и подозревает меня в неверности... Надо, мол, переключиться на Ельцина» [3147].
Это свидетельствовало, что дни М.С. Горбачёва как политика были сочтены. В той игре, которую вёл Вашингтон, его уже рассматривали как фигуру, которой было решено пожертвовать.
Тем временем «из ряда регионов, - вспоминает Михаил Сергеевич, - явно скоординированно поступали обращения с требованием отставки генсека. Организацией таких обращений занимаются те же лица, чьи замыслы не удались на апрельском Пленуме ЦК. Потом стало ясно, что это делалось в Москве, в аппарате ЦК РКП» [3148]. «На очередном пленуме МК, куда были приглашены секретари горкомов КПСС в городах - героях, с резкой критикой политики генсека и президента выступил Прокофьев... В таком же духе... выступили Гидаспов, Гуренко, Шенин» [3149].
Ю.А. Прокофьев утверждает, что до лета 1991 г. существовали лишь отдельные внутрипартийные оппозиционные центры (Ленинград, Москва, Смоленск). И только на упомянутом совещании в МГК был создан единый «штаб оппозиции» [3150].
20 июля, на следующий день после возвращения М.С. Горбачёва из Лондона, Б.Н. Ельцин подписал указ о департизации государственных учреждений [3151]. После издания названного указа партийные организации на территории России фактически распускались, а возглавлявшие их парткомы ликвидировались. Партия превращалась в совокупность разрозненных членов, которых необходимо было заново объединить, теперь уже по территориальному принципу. Между тем указ появился
