Лишь сильней прижалась ко мне. А потом отпрянула, наклонилась над ведром, губами втянула воду – и снова приблизила ко мне лицо. И сама поцеловала! И я вглотал из ее рта чистую, сладкую воду, как Святое Причастие, вобрал. ПРО ОБОЖЕНИЕ Вдруг открылось: каждый может принять живое, живейшее участие в Жизни, Смерти и Воскресении Христа. Каждый – это может! Каждый – может обожиться! Человек не может стать Богом по рождению; но он может стать Богом по благодати. Так сказал мне однажды отец Максим. Об этом мечтали древние святые отцы. Об этом перестали мечтать нынешние иереи. Окормить службами паству – вот и весь великий труд. Ну да, Таинства; но Таинства, напрямую призванные обожить каждую живую душу, часто превращаются просто в торжественный древний обряд, и прихожане смиренно исполняют его вместе со священником, не понимая, зачем, для чего они делают это. А ведь Христос сказал: все вы будете, как Я! Все мы будем, как Он; когда? Когда станем переживать Его жизнь как свою. Но это трудно, это почти невозможно, ибо каждый живет свою жизнь, и для него она – дороже всего. Гораздо дороже Жизни Господней. ОПЯТЬ ПРО СМЕРТЬ Апостол Павел говорит, что смерть первого человека Адама явилась следствием Первородного Греха. Да что же есть грех, в самом деле? На глазах у святой матери Софии замучили трех ее дочерей – Веру, Надежду и Любовь, и она видела мученья маленьких девочек, слышала крики их, понимала, что обрекла их на смерть, что сейчас, вот сейчас они умрут, и она вместе с ними, – и что, разве это не грех, матери умертвить детей своих?! Но она не отреклась от Христа, и девочки – тоже. И, значит, праведницы они. Я вот тут думаю по-другому. Думаю: смерть, которую все так боятся и ненавидят, – не есть ли она истинное возвращение к Богу, в общее синее Небо, в общий светлый невидимый Эдем? Но для этого твоя смерть должна произойти в Боге и в Духе. А куда же уходят души тех, кто упал в океан в разрушенном грозой самолете? Где – души погибших в страшных мировых битвах? Где душа той девчонки, на кою напали в подъезде дома ее, когда она возвращалась домой с выпускного, счастливого бала, и изнасиловали страшно и извращенно, сатанински измучили, надругались, и – глумясь, хохоча ей в лицо – убили, резанув разбитой бутылкой, стеклянной «розочкой», по закинутому, нежному, хрипящему горлу? Ведь она понимала, что – умирает. Какому Богу она молилась тогда?! Кто принял у нее из слабых рук жизнь ее?! Какой небесный священник ее исповедал?! Единство трех миров есть: Miр до рожденья; сама наша жизнь; и Miр после смерти. Как увязывает их Господь воедино? В этом и есть самая большая, самая чистая Господа тайна. Все наши богослужения, все наши Таинства, вся наша молитва – об этом. Жизнь рождается из Смерти, а Смерть – из Жизни. Не Танатос, а Теосис. Смерть – может быть, не тьма, не ужас и не пустота, о которой, улыбаясь, гудели буддийские ламы, а переход плоти в иное состояние – в светлый, сияющий Дух. «Не прикасайся ко Мне», – шептал воскресший Иисус Магдалине. Зачем Он сказал так? Почему нельзя было ей коснуться Его? Ведь она любила Его и хотела Его обнять! Но Он предупредил ее. Ибо Он пребывал в Теле Духа. Его природу нам позже предстоит понять и узнать. Через века. Через огромные века. И счастлив тот, кто верует в Дух Огненный, эти столетья не переплывши: здесь и теперь. СОН ПРО ЧУДЕСНОГО СТАРЦА Мне приснился удивительный сон. Будто бы я – старец, с белой, очень длинной, до земли, снеговой бородой. Я живу в дальнем, затерянном в северных лесах скиту. Рядом со мной в кельях живут монахи. Мы вместе молимся и трудимся; я помню, я во сне чистил какие-то плошки, сковородки. А, еще капусту сажал. А потом вроде бы сажусь я в странное кресло, вроде Царского трона, на вольном воздухе, и Солнце бьет мне в лицо. И текут ко мне – идут отовсюду – притекают со всего белого света паломники. Это люди других народов, я вижу. Тут и африканка с маленьким сыночком на руках. И две индийских девицы – обе в ослепительно-ярких сари, и между бровей у них горят красные пятна. Вижу молодую еврейскую пару, юноша в черной ермолке, девушка так красива, что останавливается дыханье. Она беременна – вижу высокий ее живот. Тут и старуха раскосая, может, эвенкийка, а может, тофаларка, в пимах, в кухлянке, расшитой мелким бисером. Тут старик-китаец, в смешных широких штанах… вижу, вон идет, в тюрбане, мусульманин, и лицо такое надменное, может, это знатный магометанин, муфтий… И я сижу себе на солнышке. В этом царственном кресле. И борода моя льнет белой кошкой к моим ногам. А ноги-то из-под рясы – босые. И все эти люди, со всего света, припадают к моим ногам! Опускаются передо мной – кто на колени, кто прямо на землю садится! С детьми! Ждущие детей! Старые! Юные! Садятся вокруг меня, и в лицо мне выжидательно смотрят! И я, во сне-то, понимаю: я сейчас буду говорить им о Христе. Я – буду – помогать им именем Божиим. Всем! Каждому, кто ко мне пришел, издалека добрался! На самолетах! На поездах! На кораблях и машинах! На лошадях и оленях… А с чего я начну? Надо же с чего-то начать. И дрожь меня охватила во сне. И словно свет яркий вспыхнул перед глазами. Это я понял: не о Христе я говорить им буду. А я просто – улыбаться им буду. Просто – руки любящие накладывать им на головы. Просто – молчаньем и сердцем, внутренней молитвой излечивать их, исцелять от бед их и страданий их, с которыми они ко мне пришли. Просто – плакать над ними от радости, что вот живы они, и пришли, притекли ко мне, и всем я радость и любовь Божию даю. И я так и делаю. И они придвигаются ближе, ближе ко мне. И так сидим мы, под ярким Солнцем, среди лесов, у бревенчатой стены старого скита, – я, и вся Земля моя передо мной, и все Боги людские с нами, а над нами – в небесах – Христос. ИКОНЫ БОЖИЯ МАТЕРЬ ЕЛЕУСА (УМИЛЕНИЕ)
