С. С. Спандарян был в числе первых, Я. М. Свердлов среди последних. Тогда сторонники бойкота И. А. Петухова потребовали созыва общего собрания ссыльных и включения в список бойкотируемых Я. М. Свердлова{21}.
«К этому обвинению Свердлова, — вспоминал Б. И. Иванов, — была выдвинута клеветническая версия о том, что он тесно связан с полицией по политическому сыску, что он разложился морально. Здесь имели место еще обвинения в том, что Свердлов дает уроки немецкого языка кому-то из полицейского управления[62]. К этому делу был пришит товарищ Свердлова Голощекин, который как зубной врач-дантист пломбировал зубы кому-то из полицейских и их женам»{22}.
Когда вопрос о созыве собрания был решен, Я. М. Свердлов и еще 8 человек (Б. Иванов, Филипп Голощекин, Денис Долбежкин, Сергушев, Валя Сергушева, Писарев, Булатов, Петухов) отказались участвовать в разбирательстве. Семь человек (по всей видимости, социал-демократы И. Владыкин, А. Масленников, С. Спандарян, В. Швейцер, анархисты Шахворостов, Хахалкин и пэпэсовец И. Пивон) проголосовали за осуждение Петухова{23}.
«Среди воздержавшихся при голосовании об исключении Петухова был Иосиф Джугашвили, свое воздержание он объяснил тем, что он считает, что надо было исключать обоих, т. е. Петухова и Свердлова»{24}.
Ожесточение среди ссыльных дошло до того, что через пять дней после возвращения И. В. Джугашвили в Курейку была сделана попытка избить Б. И. Иванова. Пострадал и подоспевший Ф. Голощекин. Во время этого конфликта у С. С. Спандаряна случился нервный припадок. «Через несколько дней он тяжело заболел. Кроме нервного расстройства у него появилась болезнь горла, шла кровь через горло»{25}.
В конце зимы И. В. Джугашвили снова появился в Монастырском. «Март в Туруханском крае, — писала В. Л. Швейцер, — был последним месяцем санной дороги, в апреле уже наступала распутица — бездорожье. Это бездорожье для Курейки продолжалось до середины мая, только тогда можно было на лодках переправиться по Енисею. Товарищ Сталин, чтобы успеть использовать дорогу до распутицы, приехал в 1916 г. в Монастырское. Нужно было переправить последнюю почту за границу и в центр России»{26}.
По всей видимости, во время этого приезда И. В. Джугашвили было отправлено в Швейцарию на имя Попова следующее письмо, датированное 25 февраля:
«Здравствуй, друг! Послал закрытое письмо. Посылаю открытку. Все это в ответ на твое письмо, где ты слишком уж много распространяешься о „науке“ и о „научных трудах“ всяких там „людей науки“, о национальном вопросе и пр. Кстати, напиши мне, пожалуйста, какова судьба статьи К. Сталина „О культурно-национальной автономии“, вышла ли она в печать, а может быть, и затерялась где-нибудь? Больше года добиваюсь и ничего не могу узнать. Пошли мне открытку с весточкой о статье. „Летопись“ читаешь? Что за мешанина, прости господи! Жму руку. Крепко. Горячий привет друзьям. Чем занимаюсь? Конечно, даром не сижу. Твой Иосиф»{27}.
К приезду И. В. Джугашвили болезнь С. С. Спандаряна зашла настолько далеко, что, как писала В. Л. Швейцер, на «семейном совете» было решено добиваться его перевода в другое, более благоприятное для его здоровья место{28}. В связи с этим 1 марта 1916 г. С. С. Спандарян направил депутату Государственной Думы Пападжанову телеграмму: «Нахожусь тяжелом положении, болен, невозможно жить Туруханском крае, могу добиться климатически лучшие условия, прошу исходатайствовать. Ссыльнопоселенец С. С. Спандарян»{29}.
Из Монастырского И. В. Джугашвили уехал не ранее 12 марта 1916 г. В этот день он вместе с группой товарищей (И. Владыкин, A. Масленников, И. Пивон, С. Спандарян, В. Швейцер) подписал письмо в редакцию журнала «Вопросы страхования»{30}.
Затем И. В. Джугашвили вернулся в Курейку. «Это, — отмечала B. Швейцер, — была его последняя встреча с Суреном Спандаряном»{31}.
Последний побег
4 апреля Министерство юстиции направило енисейскому губернатору запрос по поводу прошения С. С. Спандаряна{1} и предложило прокурору Красноярского окружного суда произвести его медицинское освидетельствование{2}. 26 апреля губернатор ответил, что за время ссылки С. Спандарян ни в чем предосудительном замечен не был{3}. Как только началась навигация, в Монастрыское прибыл товарищ прокурора Телегин и в его присутствии 26 мая С. С. Спандарян прошел медицинское обследование, которое обнаружило у него запущенную форму туберкулеза{4}. 13 июня протокол обследования был направлен в Министерство юстиции{5} , после чего пришло разрешение на перевод С. С. Спандаряна в другое место{6}. 20 июня он получил на руки проходное свидетельство и 1 июля в сопровождении В. Л. Швейцер выехал в Енисейск{7}. 8 августа Николай II дал согласие на освобождение С. Спандаряна от вечного поселения и разрешил ему повсеместное проживание за исключением столиц и столичных губерний, причем в течение первых пяти лет под надзором полиции{8}. 26 августа из Енисейска С. С. Спандарян в сопровождении В. Л. Швейцер выехали в Красноярск. Здесь через две недели, 11 сентября, он умер{9}.
До этого, как мы уже видели, И. В. Джугашвили регулярно встречался со С. С. Спандаряном. Более того, с началом навигации он в любом случае приезжал в Монастырское, чтобы отправить свои письма, получить прибывшую на его имя корреспонденцию, а также причитавшееся ему денежное пособие, сделать запас продуктов. На этот раз, вплоть до отъезда С. С. Спандаряна из села Монастырского, И. В. Джугашвили здесь так и не появился{10}.
Данный факт можно было бы понять, если бы И. В. Джугашвили тяжело заболел и оказался прикован к постели. Но ничего подобного нам не известно. Где же он находился в мае — июне 1916 г. и что делало невозможным его приезд в село Монастырское?
В 1988 г. на страницах газеты «Советская культура» была опубликована беседа с журналистом А. Лазебниковым, который на склоне своей жизни поведал о разговоре, который он имел в 1935 или 1936 г. с Б. И. Ивановым «…Я, — передавал А. Лазебников слова Б. И. Иванова, — был в ссылке, жил в Курейке с Джугашвили. Все время пока он находился там, в нашей маленькой колонии большевиков постоянно случались провалы. Мы решили поговорить начистоту, так сказать, по „гамбургскому счету“. Назначили день собрания большевиков в Курейке, но Джугашвили на него не явился. А назавтра мы узнали, что он исчез из Курейки — ушел в побег»{11}.
К приведенному свидетельству следует относиться с особой осторожностью, так как автор передавал содержание разговора, имевшего место полвека назад.
И действительно, Б. И. Иванов отбывал ссылку не в Курейке, а сначала в селе Монастырском, затем в Туруханске. Никаких провалов здесь среди ссыльных не было и не могло быть, так как нелегальной деятельностью они не занимались. Однако вполне возможно, что после инцидента с Б. И. Ивановым (попытка его избиения) часть ссыльных собиралась весной 1916 г. (после начала навигации) обсудить это событие и выразить порицание его участникам и организаторам. Поэтому в приведенном свидетельстве самое главное — это утверждение о том, что И. В. Джугашвили накануне подобного обсуждения исчез из Курейки.
Насколько же соответствует действительности это утверждение? Никаких документальных сведений на этот счет обнаружить не удалось, но удалось найти воспоминания стражника М. А. Мерзлякова, из которых явствует, что в 1916 г. он, обязанный ежедневно проверять наличие своего подопечного, не видел его почти «целое лето»{12}. Если верить его объяснениям, он разрешил И. В. Джугашвили одному рыбачить на острове Половинка, располагавшемся по течению Енисея ниже Курейки: «И выезжал он в 18 верстах на целое лето. На целое лето. Там рыбачил»
